Если судьба выбирает нас…
Шрифт:
Кроме того, значительно урезали нестроевой состав полка. Стало меньше денщиков, избавились от всяческих носильщиков-уборщиков и прочих бездельников.
В общем, воевать можно.
Только осторожно.
Хлопнула дверь, и в коридор вышел адъютант:
– Господин прапорщик, сего дня вы поставлены на довольствие. Если желаете питаться от солдатского котла – извольте, за счет казны. Если хотите разносолов – взнос в офицерскую столовую 30 рублей. – Поручик задумался, что-то припоминая. – Огнеприпасы для личного оружия получаете под расписку, тоже за счет казны. Денежные выплаты будете получать соответственно.
– Есть, – четко развернулся через левое плечо и двинулся в полковую канцелярию.
– И не тянитесь, барон! Чай, не на параде! – насмешливо бросил мне вслед адъютант.
У-у-у… Крыса штабная. Еще прикалывается.
Пройдя по коридору в первую от входа комнату, я был радостно встречен ославившим меня на весь полк вольноопределяющимся историком-летописцем Жоржем Комаровским.
– Здравия желаю, господин прапорщик! – Он вскочил из-за стола, отдавая честь. При этом его гимнастерка, по обыкновению, встопорщилась, живя как бы отдельной от тела жизнью.
– Здравствуйте, господин вольноопределяющийся. Знаете, Жорж, я пришел вас пожурить. Благодаря вашему опусу меня теперь не вышучивает только ленивый. И я не могу сказать, что меня это радует. Мне кажется, вы злоупотребили моим доверием.
– Простите… Я… Я не хотел ничего такого. Просто историки пишут для грядущих поколений и могут быть не поняты современниками. Еще раз прошу прощения.
– Ничего-ничего. Вы полностью искупите свою вину, если выдадите мне полагающийся денежный ордер и совсем чуть-чуть расскажете мне о моих новых сослуживцах. – Я присел на стул у окна. – Итак, я весь внимание!
– Да-да, конечно! – Комаровский с облегчением плюхнулся обратно за стол. – Вы, кажется, назначены в десятую роту?
– Именно так.
– Ну что ж, – он поправил очки, – командует ротой поручик Казимирский. По имени-отчеству – Казимир Казимирович, но все называют его «triple Kazimirsky» [29] . Он – поляк. Храбрый и решительный офицер, но слишком эксцентричен. Отмечен наградами.
– А командир батальона?
– Капитан Берг. Иван Карлович. Очень уравновешенный во всех отношениях офицер, коренной москвич.
29
Тройной Казимирский (фр.).
– Достаточно. Спасибо вам, Жорж. Давайте ордер – и я пойду, мне еще в расположение роты надо добраться дотемна. И, кстати, будьте добры забрать вашу тетрадь.
– И каково ваше мнение о моих сочинениях? – Вольноопределяющийся аж привстал от волнения.
– На мой взгляд, для историка вы слишком субъективны и многословны, но как часть большого романа о великой войне – ваше произведение вполне достойно!
– Спасибо за откровенность. Вот ваш ордер, господин прапорщик. А что касается вашего беспокойства о своевременном прибытии в роту, то сегодня вечером в третий батальон едет наш полковой священник – отец Серафим. Он будет рад компании…
На том и порешили, а я отправился к полковому казначею получать свои кровные, которые мундирные.
Вечерело.
Стрельбы,
Трещали цикады, мерно поскрипывала телега, на которой мы с полковым священником путешествовали в расположение 3-го батальона.
Отец Серафим, массивный здоровяк с заметной офицерской выправкой, поначалу расспрашивал меня о моем житье-бытье, о ставшем уже притчей во языцех моем спасении. А потом предложил спеть что-нибудь жизнеутверждающее, дабы скоротать дорогу.
Хотя ехать было недалеко – минут двадцать – батальон стоял в двух верстах) – я согласился. Дело в том, что в прошлой своей жизни петь я любил, но совершенно не умел. Переболев в детстве бронхитом, я навсегда потерял способность к воспроизведению каких-либо мелодий голосом. Зато здорово научился играть на гитаре: не могу петь – значит, буду аккомпанировать…
Теперь же, когда я для пробы спел вместе со священником «Рвемся в бой мы всей душою…», обнаружилось, что я стал обладателем весьма приятного баритона.
А когда, батюшка предложил мне спеть что-нибудь по моему выбору, я затянул Розенбаума:
Ох, проводи-ка меня, батя, да на войну, Да не серчай, но чует сердце – быть беде, Ты дай-ка, батя, я в последний раз прильну Щекою к мокрой бороде [30] .Голос красиво играл в пахнущем майскими травами теплом вечернем воздухе, а я думал совсем о другом.
Песни песнями, а ведь еду-то на ВОЙНУ…
Глава вторая
30
Песня Розенбаума А. Я. «Проводи-ка меня, батя, да на войну…».
1
«Социализм – это учет и контроль!» – так, кажется, говорил видный теоретик марксизма, а по совместительству вождь мирового пролетариата и мой теперешний современник товарищ Ульянов-Ленин.
Так вот. Армия – это учет и контроль, помноженные на русский авось и приправленные русским же народным раздолбайством.
Особенно ярко все это осознается в тот момент, когда ты, взяв голову в руки и напрягая мозговые извилины до полного перегрева, распределяешь жалованье по роте.
Картина маслом – сижу на бревнышке, а передо мной импровизированный стол из двух патронных ящиков, поставленных друг на друга. На столе ведомость на десяти листах – весь списочный состав 10-й роты, числом двести тридцать пять голов, не считая двух офицеров – меня и ротного.
Означенный ротный – расфуфыренный польский индюк (хотя, надо признать, индюк бойцовый), усвистал куда-то в тыл – «по бабам», оставив младшего офицера (то есть меня любимого) на хозяйстве.
И вообще мой «тройной Казимирский» считает, что занятия с личным составом, хозяйственная канитель и прочая проза военной службы – это ниже его достоинства. Даже ротную кассу мне отдал, ибо на то и есть младшие офицеры, чтобы начальство не обременяло себя рутиной.