Если суждено погибнуть
Шрифт:
— Владимир Оскарович, поберегите себя! — взмолился Вырыпаев.
— Я должен пойти с разведчиками, — упрямо проговорил Каппель. — Это обязательно.
Заиндевелая бородка придавала генералу вид святого старца, молящегося под открытым небом, пред иконами, развешанными на березах.
Когда он начинал упрямиться, переубедить его было невозможно. Одет Каппель был в шубу, покрытую солдатским сукном, которую ему справили интенданты еще в Кургане, эта шуба ему нравилась, она роднила его солдатами — такие шубы имелись не только у офицеров, но и у солдат, а вот на ногах у генерала было нечто форсистое, модное — бурочные сапоги, которые тогда
Бурки — это сапоги из плотной валяной ткани, схожей с фетром, расшитые полосками кожи, укрепляющими швы, — обувь городская, годится больше для походов в мороз в гости, но никак не для тайги.
— Я пойду с вами, Владимир Оскарович, — заикнулся было Вырыпаев, энергично потопал по земле толстыми сибирскими катанками, как тут называли валенки, скатанные до такой толщины и прочности, что они не гнулись.
— Ни в коем разе, Василий Осипович, — генерал протестующее приподнял руки, придавил ладонями воздух, словно прижал Вырыпаева к снегу, — вы останетесь с колонной. Для оперативного управления.
— Помилуйте, Владимир Оскарович, здесь же генерал-лейтенант Войцеховский есть... Есть генерал-майор Имшенский... Они остаются с колонной.
— Вы тоже должны остаться.
Перечить Каппелю было бесполезно.
На разведку к порогам пошли пятнадцать человек, в том числе и Каппель, вытянулись цепочкой, держа на изготовку винтовки— вдруг к порогам по каменным вершинам-кулуарам ссыпятся красные партизаны?
Чем ближе они подходили к порогам, тем сильнее грохотала река, выплевывала в морозный воздух тонны воды, разбивала на мелкие брызги, те околевали прямо на ходу, превращались в ледяной горох, иногда на черные, покрытые седой коркой камни шлепались целые льдины, спекшиеся в воздухе, разбивались в брызги, а вверх вновь с ревом взметывалась вода.
Стужа воевала с рекой: пыталась придавить ее, и так пробовала взять верх, и этак, и силой, и измором, и хитростью, и еще чем-то, человеку неведомым, но все попытки были тщетными, ничего не получалось. Пороги, способные загнать взрослого мужика в оторопь, а то и вообще в припадке свалить с ног, так и остались страшным явлением, напоминающим человеку о конце света.
Из черной пенящейся воды наверх выметывались искры, длинные огненные стрелы с грохотом всаживались в камни, в ушах что-то лопалось, в камнях тоже что-то лопалось, от ударов испуганно вздрагивали обледенелые, все в осклизе скалы, замирали, зажав в себе дыхание, из страшенной глуби вновь выметывались огненные стрелы, всаживались в твердь, в воздух взлетала огромная, в несколько тонн весом охапка воды — не охапка, а целый стог, скирда, разваливалась на несколько частей и со стоном, с вязким орудийным грохотом, будто била целая батарея, рушилась вниз.
Каппель зачарованно смотрел на пороги.
— Ну и силища! Апокалипсис! — прокричал он на ухо бородатому плечистому казаку, стоявшему рядом, и голоса своего не услышал. И казак того, что молвил генерал, тоже не услышал, виновато развел руки — извините, мол...
Под этими порогами, наверное, столько народа нашло свое успокоение — не сосчитать, недаром земля тут кренится то в одну сторону, то в другую, дышит задавленно, стонет, на высоких скалах над порогами ничего не растет, видны лишь разведенные вкривь-вкось мертвые стволы, и больше ничего — ни елка не порадует глаз своей пушистой зеленью, ни сосна, обладающая, как известно, целебными свойствами, — ничего нет, только скрюченные, обугленные, как после пожара, деревяшки.
В лицо генералу ударило моросью, с усов и бородки поспешно стаяла снежная бель, в то же мгновение кто- то натянул кожу на скулах, сделал это резко, словно собирался содрать ее с костяшек. Это была уже работа мороза, стужа склеила морось и причинила генералу боль. Каппель улыбнулся — он умел терпеть боль.
Пороги обошли правой стороной, узкой, опасной, сплошь в ломе, в нагромождениях камней и льда, с влажными проталинами, странно выглядевшими в морозном кипении, в нескольких местах землю даже попробовали прощупать штыком винтовки, и штык не упирался в твердь, входил в землю, как в масло... Колдовство какое-то, в это даже поверить было трудно.
— Здесь, по этому краю, обоз не пройдет, ваше высокопревосходительство, — приблизился к Каппелю казак, шевельнул плечищами, сбивая с них наледь. — Слишком узко.
— А если кое-где подровнять дорогу?
— На это уйдет не менее двух суток.
— Но не бросать же обоз!
— Бросить обоз нельзя, — рассудительно произнес казак, стер с носа мутную каплю, — Там люди.
Здесь, в двух сотнях метров от порогов говорить можно было, орудийный грохот воды не заталкивал слова назад в горло.
— Вот именно, там люди. — Каппель посмотрел на противоположный берег реки. — Теперь попробуем пройти по той стороне. Может, там лучше?
— Может, — проговорил казак согласно, — хотя я лично в этом очень сомневаюсь, ваше высокопревосходительство,
— Все равно надо проверить, — упрямо произнес Каппель, спрыгнул с заснеженного камня, на котором стоял, погрузился в сугроб едва ли не по пояс, качнул головой удрученно — снег был глубоким, но ничего не сказал.
Казак поспешно прыгнул в сугроб следом за генералом и, широко размахивая руками — снег он раздвигал, будто плугом-отвалом в обе стороны, — догнал Каппеля, обошел его, что-то бормоча себе под нос, и дальше двинулся впереди генерала.
— Нельзя же так, ваше высокопревосходительство, — укоризненно проговорил он, — не царское это дело — торить дорогу.
Фраза насчет «не царского дела» понравилась Каппелю, он улыбнулся.
Винтовку казак закинул за спину, дорогу перед собой он ощупывал жердиной, делал это тщательно, окутывался слабым дыханием, сипел — идти было трудно, на обнаженной шее у него надувались жилы, и минут через десять генерал предложил ему:
— Может быть, вас сменить?
— Не надо, ваше высокопревосходительство, — казак в подтверждение своих слов упрямо мотнул головой, — я еще не устал.
Прежде чем сделать шаг, он тыкал жердью вначале в одно место, потом в другое, затем в третье, чтобы определить, не пробивается ли вдруг где-нибудь сквозь лед струйка теплой воды, — вляпаться в промоину очень не хотелось, засекал глухой стук жерди и, убедившись, что все в порядке, двигался дальше. Только тогда двигался...
Каппель в который уже раз подумал о группе, которая ушла вниз по Енисею — как она идет, ей так же трудно или же все-таки легче? Наверное, она идет все-таки легче. Генерал часто думал об этой группе, ощущал ответственность за нее, в нем возникала некая глухая досада — не промахнулся ли он, избрав такой путь для частей, продемонстрировавших ему преданность, но в следующий миг эту досаду решительно давил в себе. Каждый путь имел свои плюсы и свои минусы.