Если так рассуждать... (сборник)
Шрифт:
Не скажу, чтобы я был особенно раздосадован. В конце концов именно к чему-то подобному я и стремился. Тишина, не прерываемая даже гулом двигателя, полное (если не считать робота) одиночество — что еще нужно человеку, решившему провести месяц в покое. И главное — далеко от начальства! Это фактор немаловажный, и каждый, кто когда-либо был подчиненным, поймет меня без слов.
Вообще удивительно, почему подчиненные до сих пор не догадались создать свою, глубоко законспирированную тайную организацию по борьбе с начальством?
Нет, решительно непонятно, какая причина может помешать созданию такого объединения. Пожалуй, лишь одна… В глубине души каждый подчиненный считает себя на голову умнее своего начальника и надеется в конце-то концов сесть на его место! Если я не прав, если я в корне заблуждаюсь на сей счет, — что ж, значит такое объединение скоро появится. Только я что-то сомневаюсь…
Итак, я наслаждался покоем, читал книжки, найденные в углу неработающей душевой, раздумывал над статьей — отдыхал, одним словом. Беспокоило, правда, однообразное питание, ну да от недостатков не свободно полностью ничто на белом свете. (В этом легко убедиться, если хотя бы раз внимательно посмотреть на себя в зеркало).
Информатор отвел мне небольшую уютную каюту, бывшую реакторную. После переоборудования корабля с ядерного на вечный двигатель местечко это пустовало. Вполне приличную раскладушку я обнаружил под бывшим реактором, приспособленным теперь под камеру для всякого хлама.
Длинными вечерами я смотрел на звезды, размышлял о жизни и развлекался тем, что допытывался у робота, отчего он такой трусишка. Робот страшно сердился и кричал, что характер в него вложили такие люди, как я, поэтому нечего валить с больной головы на здоровую!
Шел шестой или седьмой день путешествия. Как обычно, я лежал на раскладушке и дочитывал очередной том сочинений Панкреатидова (подбор книжек в душевой был весьма своеобразный). Василий Панкреатидов, по обыкновению, рвал страсти в клочья.
«— Ты спас меня, незнакомец! — вскричала она, прижимая руки к высокой груди под мохнатым свитером. — Как звать тебя? Ответь мне, как звать тебя, молю!..»
— А кстати, как звать тебя? — обратился я к роботу. — Ей-богу, странно. Неделю вместе живем, а все: «робот» да «робот». Невежливо как-то. Ответь, незнакомец, молю.
Робот не отвечал. Скорее всего, он раздумывал, не кроется ли здесь подвох.
— Обидчивые какие роботы пошли, — заметил я как бы вскользь. — Я желаю познакомиться, все честь по чести, а он увиливает. Где же обходительность, столь свойственная лучшим представителям стального племени?.. Так как же тебя зовут, мм? Не тушуйся, будь откровенен, дружок. Доверься мне, я никому не скажу.
Робот помалкивал.
— Ага, понимаю, — не унимался я. — Ты стесняешься своего слишком лирического имени — тонкого и благоуханного, как ванна, опрысканная дезодорантом «Свежесть»? А, догадываюсь, тебя нарекли при рождении Гиацинтом! Гиацинтом, да? Ну, не молчи, открой тайну. Отомкни уста, дружочек.
И робот отомкнул. Наверное, на него подействовало мое витийство, почерпнутое целиком из произведений дважды лауреата Панкреатидова. А может, повлияло мое незаурядное обаяние. Оно у меня действительно есть, только мало кто об этом догадывается.
— Меня зовут… — донеслось из динамика.
— Ну-ну-ну, смелее!
— ГР74/альфа-бис № 7000302!
На минуту в каюте воцарилось молчание. Я даже присел на раскладушке и внимательно посмотрел на динамик, пытаясь определить, шутит он или нет.
Похоже, робот не шутил.
— Да, брат, — потрясение сказал я. — Громкое имя. Звучит почти как титул. ГР/альфа… как ты сказал?
— ГР74/альфа-бис № 7000302! — отчеканил робот.
— Напоминает «графа»… Граф-бис… нет-нет. это не то. На графа ты еще явно не тянешь. Малость трусоват… Давай-ка ты будешь просто Гришей. Согласен?
— Согласен, — ответил Гриша.
— Ну и прекрасно. А вот ответь, Григорий, двигатель ты запускать не пробовал?
Григорий тут же предложил еще раз поужинать.
— Ясно… Значит, пробовал. Интересно, куда мы все-таки летим? Нет ли тут по дороге захудалой планетки с ремонтными мастерскими? Двигатель починим, а то Петр Евсеич, чего доброго, взыщет. Да и, признаться, каша уж больно надоела… Ты местоположение наше определил?
— А вон комета летит… — тоненьким голосом сказал Гриша, — редкая разновидность. Гляньте, какой у нее хвост…
— Так ты и местоположение не знаешь? Отвечай, Григорий!
— Не знаю…
— Ну где мы, хоть примерно? — заорал я. — Через три недели у меня отпуск кончается!
— Я не знаю, — жалобно сказал робот. — У меня память только по маршруту заложена. Где-то здесь должна быть система Малые Глухари, вот все, что известно…
— Не густо. Сколько же до них лететь, до Глухарей?
— В принципе не так долго, — сообщил Гриша. — Миллиона полтора-два.
— Лет?! — вскричал я наподобие панкреатидовской героини в мохнатом свитере.
— Световых, — сказал робот. Я вытер пот со лба.
— А как же отпуск? Отпуск мой как, спрашиваю! Двадцать четыре рабочих дня!
— Дадим справку, — твердо ответил Гриша. — Об уважительной причине опоздания.
— Опоздания? Это на полтора-два миллиона лет?..
Застонав, я уткнулся в подушку. Из динамика неслась негромкая струнная музыка — Григорий пытался исправить мне настроение.
— Да ладно, чего уж вы так убиваетесь… — после приключе-лия со Вторчерметом он стал заметно вежливее. — Обойдется. Каши у нас много…
Я застонал еще раз.
— И потом, — продолжал мой верный спутник. — Вам уже спать пора. Поспали бы, а? Утро вечера мудренее…