Если так рассуждать... (сборник)
Шрифт:
— Это, примерно, как чайник без крышки, — вздыхал Петрушин. — У нас, дорогой друг, жести для крышек вечно нэт… хм… В общем, нету. Мы и то не плачем.
И он ронял скупую руководящую слезу.
— Вах! — вздымал руки к кебу Гурьянц.
— Охохонюшки… — вторил Петрушин.
Однажды в перерыве одного из совещаний Петрушин поинтересовался:
— Послушай, Арам, как у тебя на фабрике с жестью?
— Навалом этой дряни! — раздраженно ответил Гурьянц. — Нас пичкают жестью, как на убой. Вах! А гдэ пружины, я спрашиваю!
— В
— Друг! О чем раньше думал? — закричал Гурьянц. — Завтра же получай свою жесть, а мне шли пружины! Махнем не глядя!
Обмен не глядя состоялся, и в следующем месяце завод и фабрика сумели вытянуть по девяносто шесть процентов плана — впервые в своей истории. На высоких совещаниях продолжали ругать обоих директоров, но со значительно меньшим пылом. Петрушин и Гурьяиц не отсиживались больше в последнем ряду и переместились в середину.
— Все-таки глупо, — сказал однажды Петрушин. — Я говорю, неразумно таскать жесть и пружины с фабрики на завод и обратно. Давай так: часть твоих кроватей я буду собирать у себя, а ты, Арам, понемножку штампуй крышки из своей жести. Сэкономим массу времени!
Решительный Гурьянц не заставил себя упрашивать, и выполнение плана подскочило до девяносто девяти и трех десятых. На высоких совещаниях директоры сидели теперь в первых трех рядах и с достоинством посматривали на президиум,
Но Гурьянц продолжал страдать.
— Семи десятых для счастья не хватает! Думай, друг, думай!
— Все дело в неритмичности, — размышлял Петрушнн. — Львиная доля выпуска приходится на последние десять дней месяца. Вообще-то есть у меня одна идейка. Не знаю, как ты к ней отнесешься…
— Вах! — только и смог произнести Гурьянц, узнав, в чем состояла идея.
Отныне для завода и фабрики настали светлые денечки. На высоких совещаниях директоры восседали в президиумах. Гурьянц время от времени спускался оттуда, чтобы доконать коллег очередным достижением. Его фабрика спокойно давала сто десять процентов. Петрушин удовольствовался ста пятью. Коллеги восхищались и недоумевали.
Но еще больше была поражена комиссия, прибывшая из министерства изучать передовой опыт.
На заводе электрочайников члены комиссии застали самый разгар работы. Шли первые дни месяца, но никто и не думал простаивать. Чайниковцы в поте лица собирали кровати. Плечом к плечу с ними трудились друзья-кроватники. Люди торопились. Покончив с месячной программой выпуска кроватей, надо было перебираться на фабрику и всем обществом делать чайники.
Петрушин ничего не придумал. Он просто использовал старинный крестьянский метод, гак называемую помочь. Простои, а стало быть и авралы, исчезли. На них попросту не оставалось времени.
Пораженная комиссия немедленно укатила обратно в министерство, прихватив с собою директоров…
Петрушин и Гурьянц вернулись очень грустными. Выводы были сделаны самые решительные. Кроватную фабрику обязали перейти на производство самокатов. Электрочайниковцев переключили на выпуск настольных ламп. На высоких совещаниях директоры вновь заняли старые места в последнем ряду и о плане старались не разговаривать.
— Вах! — вздыхал Гурьянц.
— Охохонюшки… — вторил Петрушин.
Однажды во время перерыва Петрушин оглянулся и спросил:
— Слушай, Арам, у тебя, говорят, с подшипниками туго… У нас этого добра навалом, а вот с кабелем…
— Есть, есть кабель! — горячо зашептал Гурьянц,
— Углубим сотрудничество? Махнем не глядя?
— Вах! Конэчно, махнем!
— Только тс-с-с-с… — шепнул Петрушин. — Мы не знакомы,
— Тс-с-с-с! — отозвался Гурьянц. — Первый раз тебя вижу, дорогой.
Директоры сделали непроницаемые лица и расселись по разным концам последнего ряда. Высокое совещание продолжалось.
Дело хорошее…
Кран-балка снова сломался, и бригада такелажников простаивала.
— Опять штифт барахлит, — злился бригадир Ивакин. — Не фиксирует, зараза!
— Слышь, Петрович, — крикнул он мастеру участка Вавкину. — Что за дела? Снова стоим с утра. Выбей для нас штифтов хоть с пяток! («Остальные пригодятся про запас», — решил бывалый бригадир.)
— Так ведь, небось, дефицит, — засомневался Вавкин. — Штифты…
— А нам стоять? Мочалу жевать, так? — наступал бригадир.
— Ладно, — согласился Вавкин. — Попробую. Дело вообще-то хорошее.
И пошел к начальнику цеха Сидоренко.
— Я вам официально заявляю, товарищ начальник! — с порога начал мастер. — Эта бодяга мне вот уже где! Третий день такелажники возле кран-балки спят. Скоро в нем клопы заведутся. Так дела не делают! Срочно нужен десяток штифтов. («Больше пяти все равно не дадут…» — прикинул опытный Вавкин).
— Ты, Петрович, обалдел, — рассудительно заметил Сидоренко. — Рожу я их тебе, что ли? Соображать надо. Жуткий дефицит!
— А тогда заявление на стол! — объявил мастер и привычным жестом припечатал к столешнице обмахрившееся по краям заявление об уходе по собственному.
— Когда-нибудь я тебе его подпишу. Допрыгаешься, Петрович. Ух, подпишу! — помечтал начальник цеха. — Так, брат, подпишу, ммм!..
Сидоренко помотал головой и набрал номер начальника отдела снабжения.
— Короче, так, — брезгливо произнес он в трубку. — Кабель ваши перепутали, я простил… Жесть дырявую достали, я смолчал… Нет, ты, Кузнецов, погоди… Я еще про олифу вместо олеонафта не сказал. И про… Ты давай не кряхти, Кузнецов! Вот тебе мое последнее слово. Если завтра, к восьми ноль-ноль твои молодцы не принесут сотню штифтов, — закрываю цех и топаю к директору! Вот так. А хоть из-под земли! («Половину как пить дать перепутают…»)