Если только ты
Шрифт:
И снова эта ноющая боль. Тревожный обруч стискивает мои лёгкие.
— Ты очень сильно ошибаешься, дорогая Зигги.
— Не ошибаюсь. Но я также не пытаюсь спасти тебя. Я просто пытаюсь давить на то, что есть выгодного в твоей ужасной репутации, и взамен готова предложить преимущества своей безупречной репутации.
Паника, стискивавшая мои рёбра, ослабевает. Я знаю, что разочаровываю Рена, хотя он хорошо это скрывает. Я знаю, что он до сих пор надеется, что я искуплю себя и выберусь из того дерьмового существования, в которое себя загнал. И пусть
Но с Зигги такого риска нет.
У Зигги Бергман на плечах удивительно здравомыслящая голова. Буквально двумя предложениями она передала, что видит меня куда реалистичнее, чем её брат.
И поскольку это так, поскольку нет риска разочарования с моей стороны и тем самым причинения боли сестрёнке Рена, кто я такой, чтобы отказывать ей, когда она предложила идеальное решение для моей очень срочной проблемы?
Я медленно выпрямляюсь и опускаю ноющую ногу, опираясь локтями на колени.
— То есть… мы притворимся друзьями?
Она пожимает плечами.
— По сути да.
— Ты хочешь, чтобы нас видели. На публике.
— Именно. Мы сделаем что-то, чтобы обелить твой имидж, что-то, чтобы запятнать мой. Когда мы оба будем довольны результатами, мы перестанем притворяться и будем вести себя с естественным радушием.
Радушие. Это звучит как одно из словечек Рена, вроде «кутежа». Я улыбаюсь, но скрываю это за ладонью, проводя костяшками пальцев по рту.
— Что ж. Тогда я в деле.
— Ты серьёзно? — спрашивает она.
Я не тот человек, на чьё слово можно положиться. Я давал обещания и нарушал их. Я лгал и клялся, что говорю правду. Но тут нет никакого обещания, которое я не смогу сдержать. Я не клянусь измениться, зная, что скачусь под откос. Я обещаю лишь выглядеть исправившимся, притвориться, будто переживаю позитивные изменения, пока она стремится к собственной трансформации.
И всё же мне надо быть осторожным. Регулярно оказываться в компании Зигги Бергман, соглашаться намеренно запятнать её имя и позволять ей обелить моё — всё это потребует внушительных усилий и заботы с моей стороны, чтобы я не нанёс ей долгосрочного урона.
Обычно я не забочусь и не прикладываю усилия ни в чём, кроме хоккея. И секса. Ну, иногда в том, чтобы напиться до невероятной степени. Но что ещё мне делать в следующие несколько недель, пока моя нога заживает? Сидеть в трусах и ждать, пока кризис с моим публичным имиджем сам каким-то чудом разрешится?
Притворная дружба — это звучит приятно. У меня нет настоящих друзей, кроме Рена, и я не планирую обретать друга в лице Зигги. Я не подпускаю других, ведь она лишь узнают, как сильно я их разочарую. Я не позволяю себе заботиться о других людях, потому они слишком легко могут исчезнуть, когда они нужны мне сильнее всего.
Зигги не угрожает всему этому. Она не будет моим настоящим другом. Я не подпущу её к себе. И я определённо не буду о ней заботиться. Всё будет просто, как
Так что я с абсолютной уверенностью откидываюсь на шезлонг и говорю ей:
— Я серьёзно.
Я никогда не забуду это — долгий безмолвный момент, пока Зигги переваривает мои слова, будто ждёт, когда я возьму их назад, а затем наконец-то поворачивается и смотрит на меня.
Последние золотые лучи сумерек льются на неё, жидкое золото превращает её волосы в живой огонь, глаза — в полыхающие изумруды, а каждую веснушку — в янтарные угольки, озаряющие её кожу.
Воздух вырывается из моих лёгких резче, чем после самых брутальных ударов о бортик ледовой арены. В это мгновение я вижу это. Чувствую это. Искру того, что выковано внутри неё — стальной хребет, ослепительная интенсивность, тлеющая под мнимо милым, безмятежным фасадом.
Зигги выгибает бровь, глядя на меня, и её лицо теплеет от медленной улыбки. Её ладонь тянется к моей.
— Тогда мы заключили сделку, Себастьян Готье.
Глава 5. Зигги
Плейлист: Billie Eilish — bad guy
Кажется, я допустила колоссальную ошибку.
Себастьян сжимает мою ладонь, и жар просачивается под мою кожу. Я чувствую, как моё сердце бешено стучит в груди.
Я была очень уверена, что могу это сделать, что мы сможем провернуть такое. Но, возможно, во мне говорил алкогольный клубничный молочный коктейль.
Я смотрю на Себастьяна, на его лицо с резкими худыми чертами, холодные серебристые глаза и тёплую золотистую кожу — незнакомец, на которого, как я думала, у меня есть рычаг давления, чьим отчаянием я думала уравновесить собственное.
Но теперь я сижу тут, чувствую запах травки и виски, выходящих из его организма. Я вижу пурпурные синяки под его глазами и бледный тонкий шрам, пересекающий левую бровь. Веснушку у основания его горла.
Теперь он кажется… человечным. Внушительно, ужасающе человечным. Люди для меня сложны. Их сложно читать, узнавать, понимать. Глядя на него, я гадаю, вдруг я откусила больше, чем смогу прожевать.
И ещё я чувствую, какой он сильный.
Его хватка очень крепкая.
Я смотрю на его руку, покрытую замысловатой паутиной татуировок, цифр и символов, фрагментов слов, оплетающих его пальцы, огибающих запястье и устремляющихся по руке.
К моим щекам приливает жар. Лучше смотреть на его руку, учитывая, что татуировки на его кистях никак не могут тягаться с тем, что простирается по его голой груди под серебряными цепочками. Я всегда в моменты любопытства таращилась пристальнее, чем следовало. И мне очень интересно, что набито на его торсе. Я не хочу таращиться на Себастьяна Готье — ни на его торс, ни на другие части тела. Вообще.
Растущее чувство ужаса просачивается внутрь меня. Я же абсолютная его противоположность. Как, чёрт возьми, я сойду за друга этого парня? Как мы вообще убедим кого-либо, что реально делим один мир?