Если только ты
Шрифт:
***
Я нервничаю, когда следующим утром вхожу в дом Рена и Фрэнки. Мне давно пора поговорить об этом с братом, а я этого избегала. Потому что брат, которому я доверяла самые непростые свои правды, теперь оказывается братом, которому я собираюсь практически соврать.
Я изо всех сил постараюсь быть максимально честной.
Должно быть, Фрэнки ещё спит, потому что я вижу лишь макушку Рена через раздвижные стеклянные двери, ведущие на их террасу. Сделав кружку кофе с молоком, я выхожу на террасу и нахожу своего брата сидящим на шезлонге и закинувшим
— Привет, Зигс.
— Привет, Рен, — после нашего приветственного объятия я опускаюсь на шезлонг рядом с ним и сажусь со скрещенными ногами.
Пацца взбегает по ступеням ко мне, мокрая от солёной воды, бросает мячик к моим ногам и счастливо пыхтит. Я хорошенько чешу ей за ушами, затем, когда она опять подхватывает мяч, я забираю игрушку из её рта и кидаю обратно на песок.
— Итак.
Рен смотрит в мою сторону и улыбается.
— Итак.
— Я, ээ… возможно, переманила твоего друга.
У глаз Рена образуются морщинки, когда он улыбается шире.
— Я слышал.
Слава Богу, что я держу у рта кружку кофе, потому что иначе ни за что бы не смогла скрыть отвисшую от шока челюсть. Скрыв лицо за кружкой, я наконец-то делаю большой глоток кофе. К тому времени, когда я проглатываю и поднимаю взгляд, я уже убедилась, что моё лицо расслаблено.
Себастьян говорил с ним о нас?
— Что он сказал?
Рен попивает свой кофе, смотрит на океан и наблюдает за Паццей, которая гоняется за своим хвостом, а затем бухается на песок и катается по нему.
— О, немного. Только то, что на свадьбе вы поладили — как друзья. Что он знает. как много ты значишь для меня, и что он хотел дать мне знать, что ты в безопасности с ним.
Мои челюсти сжимаются. В безопасности. Будто я какая-то хрупкая вещица, с которой нужно обращаться аккуратно.
— В безопасности, значит? — бормочу я в свой кофе, прежде чем сделать несколько больших глотков.
Рен хмурит лоб. Он разворачивается ко мне, склонив голову набок.
— Тебя это расстраивает?
Медленно выдохнув, я ставлю кружку на подлокотник своего шезлонга.
— Я немного устала о том, что про меня говорят в таких… оберегающих, сюсюкающих терминах. Я уже не маленькая невинная девочка, и даже не подросток с трудностями. Я сильная и способная, и я могу справиться с дружбой с Себастьяном Готье, и вам не нужно затевать какой-то патриархальный разговор о моей «безопасности».
Рен моргает, глядя на меня, и хмурится ещё сильнее.
— Я… понимаю, что ты имеешь в виду. Я не думал об этом в таком плане. Я воспринял это так — Себ признаёт, что он откровенно беспечен с большинством вещей в его жизни, и хочет сказать мне, любящему тебя человеку, что это отношение не распространится на тебя. Содержание его слов успокаивало, да, но в первую очередь важен сам факт, что он это сказал.
Я склоняю голову набок.
— Что ты имеешь
— Я имею в виду то, что знаю Себа достаточно хорошо, чтобы немножко встревожиться, когда разговор начался и всплыло твоё имя, потому что я видел, в какие проблемы и боль он обычно влезает. Пусть я бы никогда не подумал, что он намеренно втянет тебя в такое, правда в том, что если судить по его прошлому, то ты могла бы нечаянно пострадать за компанию. Так что я оценил его заверения в том, что он осознанно оберегает тебя от подобного.
— И всё равно самое большое облегчение для меня — это то, что он пришёл ко мне и так открыто сказал о том, что подружился с тобой. Подобные разговоры непросто даются Себу, и всё же он приложил осознанные усилия, чтобы сделать это. Это многое значит.
Я делаю глоток из своей кружки, обдумывая это, и по мне расходится тепло, не имеющее ничего общего со свежим горячим кофе, который я только что проглотила. Если преподнести всё под таким углом, то может, поступок Себастьяна много значит и для меня тоже.
Обхватив руками кружку, я говорю своему брату:
— Спасибо, что объяснил. Это… помогает.
Рен смотрит на меня, изучая моё лицо.
— Я прошу прощения, если когда-либо заставил тебя почувствовать себя излишне оберегаемой, Зигги. Я просто хочу быть рядом для тебя.
— Я знаю, Рен. Я чрезвычайно благодарна за все те способы, которыми ты поддерживал меня, когда я в этом нуждалась. Я просто… хочу, чтобы ты поддерживал меня сегодняшнюю, а не ту, которой я была когда-то. Понимаешь?
Он медленно кивает.
— Да, понимаю.
Я смотрю на океан, и уголки моих губ приподнимаются, когда Пацца оживлённо гавкает, пугая чайку. Когда она снова подбегает ко мне с мячиком, и я бросаю его обратно к прибою, мы с Реном сидим в компанейском молчании и пьём кофе. Пока я обдумываю эту крупицу информации о Себастьяне.
Я усиленно стараюсь не дать этому пушистому теплу обернуть моё сердце как согретое огнём одеяло, но это тяжело. Тяжело не чувствовать себя так хорошо, зная, что пусть мы лишь притворяемся друзьями, Себастьян всё равно заботится настолько, чтобы поговорить с Реном открыто и по-здоровому, пообещать своему лучшему другу, что мы с ним не влезем в такие вещи, которые могут навредить вам обоим. Он не станет врать Рену (он слишком его любит, это очевидно, даже если он пытается это скрыть), а значит, Себастьян Готье, как бы он ни фыркал насчёт настоящего исправления, возможно, действительно немножко исправляется.
Лай Паццы заставляет меня дернуться и вынырнуть из своих мыслей. Я замечаю, что Рен с любопытством смотрит на меня с лёгкой улыбкой на лице, а затем тихонько свистит и подзывает Паццу обратно, когда она убегает слишком далеко по песку.
— Итак, — я прочищаю горло. — Одна из причин, по которой я хотела рассказать тебе о нас с Себом, ну, о нашей дружбе — это то, что я в пятницу иду на благотворительную гонку на роликах. С ним. Как его гостья.
Рен часто моргает, явно сбитый с толку.