Если у вас нету тети...
Шрифт:
Кустарник закончился, с малыми или большими потерями (в темноте ничего не разглядишь) мы выбрались на открытое пространство.
— Больше никогда не буду сидеть в засаде, — поставила меня в известность Алина. — Вся исцарапанная, до смерти искусанная. Бедная я, бедная.
— Кхе-хе-хе, — со стороны леса послышалось тихое покашливание. Кто-то к нам приближался. Отчетливо слышались шаги. Прошлогодняя листва ритмично шуршала под чьими-то ногами.
— А-а-а! — дикий возглас вырвался из Алининой груди. У меня от страха вообще наступило удушье. Я, как рыба, выброшенная на берег, открывала рот, силилась сказать, но ничего не получалось.
Собственно, я хотела сказать, что это скорей всего вернулся бомж, и мы бы могли с ним поговорить. Только легко сказать — поговорить, если от ужаса свело челюсти и тебя колотит как осиновый лист на ветру в преддверии зимы.
Алина раньше меня отреагировала на появление бомжа, впрочем, это мог быть и не бомж.
— Бежим! — крикнула она и, схватив меня за руку, увлекла за собой.
Отдышались мы только на центральной аллее перед корпусом.
— Чего ты так испугалась? — все еще задыхаясь и спотыкаясь на каждом слове, спросила я.
— А вдруг это убийца? — Алина продолжала трястись от страха.
— И куда девалась твоя смелость? — попробовала я пошутить.
Алина, сверкнув глазами, съязвила:
— Если ты такая смелая, зачем за мной помчалась? Могла бы остаться, пообщаться с бомжем, о погоде поговорить, например.
— Так ты же меня как козу на аркане потащила. Кстати, отпусти руку, у меня уже пальцы посинели. Ты так сжала мое запястье, что кровь к ним перестала поступать, того гляди отсохнут.
Алина отпустила меня, а я стала разминать пальцы, которые то ли от онемения, то ли от укусов комаров очень сильно чесались. Алина, глядя на меня, тоже начала почесываться.
— Господи, на мне живого места нет.
— А на мне есть? Нет, зря мы деру дали, надо было остаться. Вдруг он хотел нам что-то сказать?
— Ладно, Марина, что говорить — когда светло, мы все смелые. Хватит чесаться. Пошли к детям. Завтра его встретим и обстоятельно потолкуем, — Алина повернулась ко мне спиной и зашагала к корпусу.
Глава 8
Дети сидели по разным углам дивана. Аня, надув губы и сдвинув на переносице брови, с наигранным интересом читала книгу. Санька, гордый от собственной значимости, смотрел по телевизору многосерийный детектив, при этом по ходу сюжета отпускал реплики, на которые Аня не отвечала. В конце концов игра в молчанку ему надоела.
— Не делай вид, что умеешь читать, — поддел он Анюту.
— А ты не корчь из себя самого умного. И вообще умное лицо тебе не идет, потому что ты тупица, — парировала Аня.
Так и есть, они поругались. Аня почувствовала, что от нее что-то скрывают. Санька колоться не стал, сказал лишь, что это не игра, а настоящее взрослое дело, и я не велела ему посвящать в него Анюту. Аня обиделась и перестала с Санькой разговаривать. Не собиралась она разговаривать и со мной. На мой вопрос: «Как дела?» она что-то пробурчала и снова уткнулась в книгу.
Пришлось мне исправлять собственную ошибку.
— Саня, ты что-нибудь узнал?
— Узнал! — с готовностью отрапортовал Санька.
— Подожди минутку. Аня, я специально ничего тебе не говорила, но ты и так хорошо запоминаешь детали, тебя и просить не надо. Скажи, что представляют собой близнецы.
— Антон и Денис? — с напускным безразличием спросила Анюта.
— Ну да.
— А что о них рассказывать? — льдинки в глазах Анюты растаяли, и на их месте засверкали веселые искорки. — Потешные ребята, фамилия Голубевы, им по десять лет. Закончили четвертый класс и перешли в пятый. Живут они недалеко от нас на улице…
— Гоголя, — неосмотрительно вставил Санька.
Как оказалось, он до конца еще не был прощен. Анюта бросила в него подушкой и сквозь зубы процедила:
— Молчи, тебя пока не спрашивают. Сама знаю, что на улице Гоголя. Ходят в двадцать третью школу, с экономическим уклоном. Занимаются плаванием и знают Мишку Чуйкина из нашего класса.
— А что ты скажешь об их маме?
— Зовут ее Таня. Под спортивной курткой носит пояс с миостимулятором.
— С чем? С мио… чем? — напряг слух Санька.
— Деревня! — отыгралась за обиду Аня. — Миостимулятор — пояс для похудения. От коротеньких электрических разрядов мышцы сжимаются и разжимаются, человек худеет.
— Ни фига себе… — Санька закатил глаза и с размаха откинулся на спинку дивана. — Человека током шандарахают, его колбасит, а эти люди говорят, что так и надо. Хорошенькое средство для похудения. Это же надо — жрать коробками печенье, а потом таким пыткам себя подвергать! Нет, уж лучше я от сладкого откажусь. Или нет, лучше от соленого. Нет, лучше я капустный салат есть в столовой не стану.
— От него и так не потолстеешь. Какой же ты дремучий, Сашка! — надменно произнесла Анюта и продолжила свой доклад о мадам Голубевой: — Волосы крашеные, маникюр французский.
— Какой? — ошалело спросил Санька.
— Французский, валенок.
— Во Франции, что ли, делали? Ты-то откуда знаешь?
Анюта прыснула от смеха.
— Французский маникюр — это такое название. Ну, как тебе объяснить? Ну, такой, что ли, натуральный. Его вроде как и нет.
— Зачем же тогда делать, если его не видно? — удивился Санька.
— В этом-то и весь шик. Правда, мама?
— Деньги на ветер, — дал свою оценку Санька.
— Вообще-то мама у Антона и Дениса не из дешевых. В ушах черный жемчуг в обрамлении бриллиантов. На шее колье такое же. Правда, драгоценности немного не смотрятся со спортивным костюмом, — Анютка брезгливо сморщила носик и покачала головой, — но это, как говорится, дело вкуса. Я бы так не оделась.
Я слушала дочь и диву давалась, откуда у девочки одиннадцати лет такой тонкий вкус. Наверное, это врожденное качество, доставшееся ей от меня.