Если веришь
Шрифт:
– Нет, – в отчаянии прошептала она. – Нет...
Но в памяти вставали образы, и она была не в силах отогнать их. Золотисто-рыжие волосы и серо-голубые глаза. Голубое одеяльце...
Томас.
Из ее груди вырвался горестный стон. Она снова слышала его тихий дрожащий плачущий голосок... Слова доктора, которые привели ее в ужас; «Мне очень жаль, мисс Трокмортон, но мы бессильны что-либо сделать...»
И кровь. Господи, сколько крови...
– О Боже...
Она стояла в своей скудно обставленной спальне, закрыв лицо руками, и покачивалась. Ей хотелось плакать, но слезы
– Хватит, – дрожащим голосом прошептала она, уронив безжизненно руки.
Она больше не будет думать о Томасе. Просто не может.
Если она будет о нем думать, то сойдет с ума.
Бешеный Пес стоял в холле и смотрел на лестницу.
Мария находилась у себя, наверху.
Он покачал головой. Какие бы воспоминания ни преследовали Марию Трокмортон, они принадлежат только ей и его не касаются.
Сверху донесся подавленный стон отчаяния.
– Господи, – пробормотал он.
Теперь он знал, что происходит с Марией. Во всяком случае, какую-то часть. Он понял, когда увидел памятник на могиле. Когда-то он сам испытал то же самое, а время от времени даже сейчас, по прошествии стольких лет, к нему возвращались воспоминания.
Ему хотелось сказать ей что-нибудь – он и сам не знал, что именно. Просто что-нибудь. Но не потому, что он хотел ее поддразнить или вызвать бурную реакцию. Ему хотелось, чтобы она знала, что он ее понимает.
Неожиданно желание поддержать ее показалось ему страшно важным. Медленно, сознавая, что не должен так делать, против своей воли он пошел наверх. И с каждым шагом росло понимание того, что он вторгается в горе другого человека, что идет туда, где ему вряд ли обрадуются. Такого он еще ни разу в жизни не делал. Но он продолжал подниматься.
На площадке второго этажа он остановился. Перед ним предстали одна закрытая дверь и три открытых. Инстинкт подсказывал ему, что за закрытой дверью – спальня Марии.
Он замер перед дверью. «Вот теперь самое время уйти, Стоун».
Неужели он войдет? Как можно приблизиться к человеку, к которому он не собирался даже прикоснуться? Но он уже не мог остановиться.
Сжав кулаки, он постучался.
Никто не ответил.
Потом он услышал шаги.
– Минуточку, Расе, – крикнула она.
Дверь распахнулась, и на пороге появилась Мария. Увидев Бешеного Пса, она вздрогнула. Глаза расширились, ноздри раздулись. Она попыталась снова захлопнуть дверь.
Но Бешеный Пес ее опередил. Он схватился за ручку, и Мария попятилась, но потом остановилась и посмотрела на него глазами, потемневшими от отчаяния.
Вид потряс его. Всклокоченные волосы, заколотые шпильками, частично свисали, обрамляя смертельно-бледное лицо. Бесцветные губы стиснуты так крепко, что превратились в узкую щелочку. Она выглядела страшно уязвимой... и до боли прекрасной.
– Что... что вам надо?
Он нерешительно подошел ближе, еле сдерживаясь, чтобы не прикоснуться к ней. Она смотрела на него испуганными глазами. Он открыл рот, чтобы успокоить ее... но понял, что у него не хватит слов.
– Прошу вас, – дрожащим голосом произнесла она. – Мне сейчас не до ваших игр.
Но он вдруг понял – сейчас или никогда. Сделав глубокий вдох, он решился сказать то, что никогда раньше никому не говорил:
– Я... моя мать... умерла накануне Рождества, – Мария от удивления приоткрыла рот.
– Мне очень жаль.
– Я пришел к вам не для того, чтобы услышать от вас слова сочувствия.
– Тогда зачем же?
– Я... черт... какое-то безумие...– Так неловко он себя еще никогда не чувствовал, надо уходить...
Она остановила его, схватив за рукав. Даже через застиранную ткань черной рубашки он ощутил тепло ее пальцев. От ее прикосновения его пронзил какой-то болезненный трепет.
Он медленно повернулся. Ее мягкая бледная рука будто притягивала его. Вместе с тем она придала ему сил. Он смог взглянуть ей в лицо и сказать то, что сначала не смог выговорить.
– Я просто хотел, чтобы вы знали... я... понимаю.
От его тихого признания взгляд Марии вдруг потеплел, и она попыталась улыбнуться. Сердце Бешеного Пса заныло от чувства невероятной тоски.
Он увидел, как дрожат ее губы, и с трудом подавил стон, чуть не вырвавшийся из его груди. Мучительное чувство нежности пронизало все его существо. Господи, что с ним? Он никогда не чувствовал ничего подобного. Ему захотелось поцеловать ее – обхватить ладонями ее лицо и целовать... целовать, пока не сотрет с него печаль.
– А боль проходит?– прошелестели ее губы.
Он знал, что никогда не забудет нынешнего мгновения, не забудет печального блеска ее глаз. Ее откровенность, как и ее боль, всколыхнула в его груди чувства, о существовании которых он даже не подозревал.
– Она постепенно затихает.
– Затихает, – повторила она, глядя на него. Бешеный Пес завороженно следил за движением ее губ. Хорошо бы сказать что-нибудь еще, подумал он, что-нибудь к месту и очень важное, чтобы хотя бы немного облегчить ее страдания. Но разве есть такие слова? Ни красивыми словами, ни цветами, ни письмами соболезнования нельзя смягчить горе. Оно должно со временем пройти само собой и у каждого человека по-своему. Если оно вообще проходит.
Но надо что-то делать, чтобы запомнить сиюминутное мгновение – такое неожиданное и такое хрупкое. Между ними установилась какая-то связь, которую он никогда не чувствовал ни с одной женщиной.
– Может, вы хотите пойти прогуляться? – спросил он.
Глава 10
«Может, вы хотите пойти прогуляться?» Трудно поверить, но Мария вдруг почувствовала облегчение. Удушающая тяжесть горя неожиданно исчезла, и ей стало... легко. Предложение Бешеного Пса пойти прогуляться прозвучало так обыденно, но никто уже давно не выражал столь простого желания просто побыть с ней. Она вспомнила давние времена, когда еще совсем молодой девушкой с нетерпением и надеждой ждала, что отец предложит пойти с ним на поиск археологических находок. Но он никогда не звал ее с собой, а часами гулял с мамой по зеленым пастбищам и пронизанным солнцем садам. А Марии оставалось только наблюдать за ними из окна своей спальни. Но настал день, когда она перестала ждать, что отец ее позовет.