Если веришь…

Чернышева Наталья Сергеевна

Артефакт Тьмы, блин его оладья.

Остереглась я его домой нести. В машине оставила. Закину в поселок, все равно в том коттедже редко бываю. Там Танькиному подарочку самое место.

Где-то же был у меня Танькин роман! Включаю компьютер. Он новенький, без году неделя, но старый винт я не выбрасывала, там должно что-то остаться…

А, есть! Несколько файликов древнего формата, еще в приснопамятном Лексиконе под ДОСом набиралось… С-собака, еще и с вирусом! Перегрузиться, в режим эмуляции ДОС, и на принтер его, на принтер…

Та-ак. Висим.

Зар-раза… Нервничаю, руки рефлекторно ищут знакомую сигаретную коробочку. Ах да, я же бросаю… вот невезуха. Отчего-то мне кажется важным отыскать Танькин опус. Не найду, поеду за город, чихать на непогоду и ночь! Уж там-то, в забитых ненужными книгами шкафах, должны найтись папки с отпечатанным на плохоньком матричном принтере текстом. И с Танькиным автографом на титульных листах…

Компьютер пищит, уходя на перезагрузку. Потом все же соглашается печатать. Я нетерпеливо вытаскиваю листы из принтера…

… Одиночество. Горькое, как мед диких пчел, одиночество власти. А ведь когда-то, безумно давно, ты была счастлива. Сама любила, и тебя любили. Когда и где ты утратила это?

Бросить все, уйти в Междумирье? Посвященные умирают иначе… Но тебе и в этом отказано, Верховная.

Наследник нужен. Ученик. Чтобы Храм признал. И чтобы не жалко было тому человеку Черностепье передать. Да только где по нынешним временам найти такого? Обеднел Первый мир на талантливых. Не без твоей помощи обеднел!

Принтер шуршит бумагами, подбираю листы и складываю в стопочку, надо будет в папку сшить.

Как много я забыла, однако! Спираль миров, колесо сансары, круги Посвящений, порталы, переходы, бесконечная магия и, конечно же, великая любовь, посрамляющая смерть.

Мы-то все благополучно это переросли. А Таня не сумела. Надо будет завтра снова навестить…

Отвратный день. Непогода, мелкий снегодождик. Зима не торопится, заплутала где-то по дороге. Или поздняя осень не хочет уходить. Не поладили друг с другом времена года! И теперь, как недружные дети, никак не могут договориться, чей черед вступать в права над миром…

Возле Реабилитационного Центра какая-то подозрительная суета. Зеленая машина… анатомическая служба, что ли?…

Пока я искала свободное место на парковке, анатомичка уже уехала.

— Что случилось? — интересуюсь у санитарки, молодой девахи богатырской комплекции.

— А, — неохотно цедит та сквозь зубы. — Дура одна взбесилась совсем…

— Дура?

'Все равно опоздаешь!'- эхом отзывается в памяти Танькин голос. Господи, только не это!

— Имя! — еле удерживаюсь от дикого крика. — Как ее звали?

— Ну, Копылова, — неприязненно отвечает девица, выуживая из кармана пачку.

— Можно мне?

— Бери, — флегматично разрешает она. — Родня ей, что ли?

Передаю назад вместе с пачкой новенькую пятитысячную.

— Рассказывай!

— А чего рассказывать, — купюра мгновенно исчезает в кармане. — Сама не видела. Но, по слухам, она на тот свет засобиралась. На этом у нее, вишь ты, ребеночек никак родиться не мог…

— Она еще и беременна была?!

— А то! — насмешливо фыркает санитарка. — Седьмой год на четвертом месяце. Вот Альбертовна и надумала ей мнимый аборт устроить. Чтобы блажь насчет ребенка из головы вылетела. Та и взбесилась. Всех порвала, а потом сама головой в зеркало. Ну, туда и дорога…

Окурок со снайперской точностью вонзается в середину урны.

— Альбертовну жалко. Придет на ее место какой-нибудь хмырь, премии вдвое срежет… рискуй тут жизнью за сраные копейки…

Смотрю в стылое небо, нависшее над головой. Хорошо, что снова дождь, — ненавижу плакать…

Танька, Танька, дурочка ты несчастная. Нет тебя теперь в нашем мире. Вернулась в свои сны, как и хотела с самого начала. Навсегда.

Но что конкретно ждет всех нас за Порогом никому ведь не ведомо. Рай, ад, новая инкарнация, могильные черви, — каждый думает по-разному. И есть, между прочим, такая теория, будто человек после смерти получает то, во что искренне верил…

Еду по трассе, в свой поселок. Напьюсь в мрачном одиночестве. До потери пульса, до синих соплей. Только бы унять эту безумную боль…

Машину вдруг заносит на повороте. Плавно, как в дурном боевике, надвигается огромный бок прущей по встречной полосе фуры…

Ма-а-ма-а! Не успеваю, я же не успеваю!

Таня, Танечка! Я верю в твой мир, верю!

Я не хочу умирать.

Я верю.

Верю…

II Ник

Темнота. Тишина. Холод. Не очень-то похоже на загробный мир, как его пережившие клиническую смерть описывают. Никакого туннеля нет, и света в его конце тоже нет, ничего нет, кроме кромешной ледяной тьмы…

— Эй, Игла! Заснул?

Голос незнакомый. Смутно осознаю, что лежу на носилках… Да я ведь жива! Жива!!!

Этого словами не передать. Это может понять только тот, кто сам пережил нечто подобное. Громадное бешеное чувство, захлестнувшее с головой: острое желание выжить! Несмотря ни на что и вопреки всему, плевать на боль, плевать на возможную инвалидность, — плевать на все, только бы жить! Хоть калекой, хоть уродиной, но жить…

— Повезло тебе, красавица, — голос усталый, словно тот, кого назвали Иглой, тяжести трое суток на гору таскал. — Еще станцуешь!

Внезапно я вспоминаю, кто с самого детства таскал такое прозвище! Объединившее разом любимую профессию и фамилию предка-англичанина. Невероятно, невозможно, не может быть! Но все же я собираюсь с силами и шепчу, с трудом разлепляя непослушные губы

— Do you… speak… English, Needle?*

Возникает изумленная тишина. А затем…

— Чернулькина! Натаха! — радостно вопит доктор.

Нет, ну это ж надо! Трудно было письмо нацарапать, хоть строчку, хоть полстрочки! На тебя же похоронка пришла, придурок!