Если вместе, то навеки

Егоров Александр Альбертович

– Костя, - чуть помолчав, спросила Анастасия. – А вот если бы ты на Мишином месте был? Подпер бы этот коварный камень?

– Как тебе сказать… Это снизу легко решать, что и как надо сделать, а там… Надо самому оказать в такой ситуации, чтобы понять, как поступишь…

– Новую группу создавать не собираешься?

– Не знаю, не думал еще об этом…

– Тогда так: спутница у тебя уже есть. Куда в следующем году пойдем?

– Вернемся в Москву, Анастасия…

– Костя, кончай величать меня столь официально. Зови Асей, меня мама так звала.

– Заметано…

Через два дня уже Анастасия завела разговор.

– …Я

еще удивилась, почему он сразу же завел разговор о женитьбе. Вы же, мужчине, любите с женщиной развлечься, но без обязательств. А этот сразу же: идем в ЗАГС. Я ему еще раз повторила, что из-за осложнения после перенесенной в юности болезни не могу детей рожать. Уперся намертво: идем в ЗАГС. Ну, а мы, женщины, дело известное, дуры. Тут же согласилась: мужчина видный, на хорошей должности, питерец. Чего ж мне, деревенской девке, раздумывать. Поженились. Прописал он меня к себе, да только временно. Задурил голову, что так положено. Правда, ему легко это было сделать, я же после окончания института у своей тетки во Всеволожске тоже на птичьих правах жила, по временной прописке. Конечно, надо было мне, дурехе, по распределению туда отправиться, где жилье представляли. Да соблазнилась работой в проектном институте. Я же после школы три года на химическом заводе отработала, знаю, каково там. Только боком мне этот соблазн вышел. После смерти родителей тетка попрекать начала. Пока мой отец был жив, она и пикнуть не смела, слишком многим своему старшему брату обязана была. А после его смерти язык свой ядовитый распустила. Замуж вышла, чтобы от теткиной язвительности избавиться, так из огня да в полымя попала. Вскоре поняла, зачем я моему муженьку такая. Стал он меня укладывать в постель с нужными ему людьми, карьеру таким вот способом делал. Чуть позже узнала, что у него самого другая женщина есть. Все, мерзавец, рассчитал: как выбьется на должный уровень, меня на улицу. Потому и прописывал временно. Взбеленилась я и мигом на улице оказалась. При разводе пришлось вдоволь позора хлебнуть, ибо все эти нужные люди против меня свидетельствовали, развратницей выставили. Спасибо Антону Валерьевичу, в общежитие пристроил, хлопотать стал о комнате в ближнем пригороде. А домой возвращаться некуда, сгорел наш дом после смерти родителей. Братец, он у меня на ласковость, да логику силен, так наследство рассудил: мне земля осталась, а ему вся страховка. Он, после того, как я от тетки съехала, к ней перебрался. Поскольку из тех ласковых телят, что двух маток сосут, то обаял тетку, она в нем души не чает. А уж как женился на родственнице ее покойного мужа, так и вовсе своим стал. А ты был женат?

– Как сказать, - горько усмехнулся Костя. – По документам был. Очаровала меня одна девушка, повел ее в ЗАГС. Только после свадьбы раза три-четыре с ней переспал. Она все больше у своей старшей сестры ночевала. Через шесть месяцев она родила…

– Как через шесть месяцев? – ахнула Ася.

– А вот так. Стало ясно, что нужны ей были только питерское жилье да алименты. Откровенно заявила мне, что с начальником своим отношения портить не собирается, а потому за все его удовольствия я, дурачок, расплачусь. Квартиру разменять заставили, из-за того с сестрой разругался насмерть, чужие мы теперь. Вот и обитаю теперь в Колпино, в малогабаритке. Сестра из центра на Гражданку отбыла, а моя якобы жена, слава богу, бывшая уже перебралась в Гатчину. Алименты плачу. Все друг на друга обижены.

– И даже твоя бывшая жена? – горько усмехнувшись, спросила Ася.

– И она, - вздохнул Костя. – Рассчитывала жить в Ленинграде.

– Вот эта уж точно не дура, не чета мне. Все предусмотрела. Невеселый разговор у нас сегодня получился. Пошли-ка спать.

– Пошли.

На следующий день пошли к перевалу Суодоба. Разговаривали мало, зато чаще, чем в минувшие дни останавливались и вместе смотрели на открывавшиеся красоты гор. Костя показал Асе на вздымавшуюся юго-западнее хребта вершину.

– Три тысячи двадцать шесть метров, - сказал он негромко. – Была мысль пройти связкой ее и Острый Пик, да в одиночку не решился. Может, сходим как-нибудь… вдвоем.

– Конечно, сходим…

В следующие вечера они не возвращались к разговору о горьких перипетиях своих коротких и оказавшихся ненужными семейных жизнях. Ася расспрашивала Костю о его походах, он рассказывал охотно, подробно. Потом расспрашивал Асю о небольшом поселке, где та родилась и выросла. Когда же спустились в долину, вопреки всем правилам шли рядом, порой, как бы случайно, соприкасаясь руками.

К горе Каракош они подошли, когда еще не было пяти вечера. Можно было бы подняться выше, но больно хорошо было это место почти на границе леса, у самого начала тянувшегося вверх луга. Поняли друг друга без слов, стали ставить палатку вблизи сбегающего в озеро ручья. Говорили в тот вечер мало, больше смотрели друг на друга и как-то смущенно и глупо улыбались. А утром, сложив все вещи в палатку и взяв с собой только еду на день, начали восхождение. Погода начала портиться, когда, одолев крутую часть подъема, они вышли на пологое завершение горы. Задул сильный ветер, ниже них помчались клочья туч. Костя посмотрел на Асю, та улыбнулась дерзко и покачала головой. Костя улыбнулся, встряхнул головой и уверенно зашагал вперед, туда, где чуть прикрытая облачком высилась сама вершина. Ася догнала его, пошла рядом, отступая за его спину только на каменных осыпях, где надежен только путь, пройденный впереди идущим, остальное же – от лукавого. Все ближе и ближе становилась вершина, все гуще оставшиеся внизу тучи. Предстояло тяжелое возвращение, но они, прекрасно сознавая это, не хотели отступать. И говорить о предстоящих трудностях не хотели: зачем слова, когда оба понимают, что ждет их на обратном пути. И вызовом предстоящему стал неспешный перекус на самом подходе к вершине.

Но вот и сама вершина. Под ними клубящиеся тучи, закрывающие долины, вдалеке из туч возникают исполинами другие горы, и лишь по краешку горизонту чуть угадывается светлая полоска. Ася повернула к Косте свое сияющее лукавой улыбкой лицо, приблизилась. Их уста сами потянулись навстречу друг другу и сомкнулись в поцелуе. Только горы видели это безмолвное признание любви, открытия друг другу своих чувств. Да и они не произнесли ни слова…

Перед тем, как войти в тучи, вновь устроились перекусить. Ветер то и дело заволакивал их языками туч, мокря одежду. А они, не замечая его порывов, то и дело встречались смущенными и сияющими взглядами. Но надо идти дальше, искать палатку, поскольку в тучах можно и отклониться в сторону. Хорошо, что и палатка приметная, красная, и стоит в приметном месте. Спускались осторожно: склон уже стал мокрым, да и видимость в туче плохая, как бы на крутой обрыв не напороться. Часа два шли сквозь тучу, а выбравшись из нее, ахнули. Прямо над палаткой стоят. Не иначе горы о них, любовь обретших и в ней признавшихся позаботились. А ведь могли – Костя-то это хорошо знал - завести между отрогами, и гадай, за каким из них палатка спряталась.

Да, как из тучи выбрались, дальнейший путь как на ладони лег. Зато дождь вовсю хлестать начал. Пока в туче были, одежда вся влагой напиталась. А уж сейчас за пару минут до последней нитки промокли. Идут, а с них вода ручьем стекает. Падали несколько раз, помогали друг дружке подняться. Ну, и целовались, оказываясь лицом к лицу. Поначалу робко так, стеснительно, а потом и в засос. Падать-то падали, да не извозились, как обычно бывает, дождь всю грязь за считанные минуты смывал. Ветер поднялся, принялся тучи разгонять. Дождь поутих малость, да и совсем перестал. Ветер одежду подсушивает, но и холодит так, что зубы застучали. Но до палатки уже рукой подать, вот она. Сейчас можно будет всю мокрень с себя снять, согреться.

– Давай-ка, Асенька, лезь в палатку, переодевайся, - смущенно сказал Костя.

– Брось церемониться, - рассмеялась Ася, стягивая с себя рубашку. – Сомневаюсь, чтобы в моей наготе тебе чего-то новое открылось. А потому нечего в палатку воду тащить. Здесь разденемся, нашу мокрень развесим на ветках, вытремся, а тогда уж палатку, в сухое одеться. Расстегни-ка мне лифчик.

Они с облегчением стащили с себя промокшую насквозь одежду, полные воды ботинки и, голые, обувшись в предусмотрительно поставленные у самого входа в палатку сандалии, принялись выжимать и развешивать на ветвях одежду. А потом, поддавшись внезапному порыву, принялись взапуски бегать по лугу, смеясь и дурачась, пока вместе не упали в изнеможение в травы, обнялись, прижались друг к другу.

– Мы как дети… - задыхаясь от смеха, проговорила Ася. – Мы просто сошли с ума…

С вокзала поехали к Косте, решив перевести Асины вещи позже. Когда же они вместе появились на работе, сослуживцы ахнули, но расспрашивать не стали. О чем расспрашивать, когда все ясно и без слов. Свадьбу сыграли тихую, скромную. Все-таки оба уже за тридцатилетний рубеж перевалили. Вместо свадебного подарка выпросили у начальства неделю дополнительного отпуска, на Ладоге его провели. А через два года у Кости и Аси небольшая команда образовалась, сослуживцы их, проектировщики. Антон с женой да двое молодых ребят, недавно институт закончившие. Но все равно, раз в два года Костя и Ася выбирались вдвоем в двухнедельный поход. Команда к этому с пониманием относилась, эти две недели под началом Антона в Крым ходили. Крым Костя почему-то не жаловал, называл крымские походы курортными.