Эсминцы против линкоров
Шрифт:
Русские эсминцы провели немецкие легкие крейсера, подобно хитрым лисицам. Вражеские корабли демаскировали себя огнем лишь один раз. В тот момент, когда советские эсминцы открыли зенитный огонь по немецкому гидросамолету, артиллеристы немецких крейсеров смогли прицелиться по вспышкам выстрелов. И в тот момент несколько залпов легли близко к советским кораблям. Казалось, что еще немного, и они будут потоплены. Но, эсминцы больше не стреляли, а, поставив дымовую завесу, разбежались в разные стороны, не сделав больше в сторону немцев из своих пушек ни единого выстрела, они скрылись в ночи.
Радаров на «Кельне» и «Нюрнберге» еще не имелось. Хотя они у Германии уже были и даже стояли на всех самых крупных военных кораблях.
А в следующем году радарами оснастили еще несколько немецких кораблей. Причем, инженеры «Гемы» увеличили к этому времени дальность обнаружения своих радаров до двух сотен километров. Хотя при пасмурной погоде их реальная эффективность все равно по-прежнему падала. По этой причине многие командиры кораблей все еще не слишком доверяли новым устройствам, больше полагаясь на обычные дальномеры и испытанную оптику от фирмы «Карл Цейс». Тем не менее, линкоры «Бисмарк» и «Тирпиц», а также линейные крейсера «Шарнхорст» и «Гнейзенау» оснащались радарами в обязательном порядке. Из легких крейсеров был оснащен радаром «Кенигсберг», но его потопили в порту Бергена в 1940-м году английские самолеты. На «Нюрнберг» предполагалось установить радар во время плановой модернизации к концу лета. А потому крейсера продолжали преследование советских эсминцев почти вслепую.
Как на «Кельне», так и на «Нюрнберге» орудия главного калибра размещались с учетом тактики убегания от противника и заманивания неприятельских кораблей за собой, но не для преследования неприятеля. На носу обоих кораблей размещалась лишь одна башня, в то время, как корма вооружалась двумя. Обе кормовые башни конструкторы старались расположить таким образом, чтобы все же обеспечить максимально приемлемые углы обстрела в сторону носа. На «Кельне» обе кормовые башни сместили от оси симметрии корабля. Вторую — влево, третью — вправо. Но зону обстрела по носу удалось увеличить такими мерами лишь на несколько градусов. Да и смещенная вторая башня, находящаяся на возвышении, сокращала сектор стрельбы по левому борту для третьей башни. Потому при строительстве «Нюрнберга» от такой схемы расположения обеих кормовых башен отказались, разместив их строго по оси симметрии.
По причине компоновки, чтобы дать залп по преследуемым кораблям не из трех, а из всех девяти 150-мм орудий, каждый из двух крейсеров вынужденно отворачивал в сторону от своего курса и шел зигзагами, теряя, таким образом, скорость преследования. Видимо, по этой самой причине русским эсминцам и удалось оторваться от немецких быстроходных крейсеров, воспользовавшись дымовой завесой, темным временем суток и пасмурной погодой. Даже запуск гидросамолетов с катапульт обоих крейсеров не помог откорректировать огонь по неприятельским кораблям из-за низкой облачности и тумана. Именно туман явился причиной того, что третий эсминец, который без труда ушел от «Эмдена», неожиданно вынырнул в зону видимости слишком близко от броненосцев, что и позволило ему удачно атаковать «Силезию».
Обладая скоростью, сопоставимой с эсминцами, легкие крейсера «Нюрнберг» и «Кельн», все же, не слишком хорошо оказались приспособлены для погони. Да и большая часть их экипажей состояла к началу войны с Советским Союзом из курсантов-стажеров. Потому что после случайной гибели «Карлсруэ» от дружеского огня, от торпеды немецкого миноносца «Гриф», 9-го апреля 1940-го, и потопления англичанами «Кенигсберга» на следующий день, было принято решение использовать легкие крейсера преимущественно в учебных целях. С тех пор и до того момента, как гросс-адмирал решил включить легкие крейсера в состав эскадры главных сил, учебный процесс не прерывался. А курсанты, окончившие лишь первый курс военно-морского училища, стрелять пока еще толком не научились, потому ни один вражеский эсминец из трех потопить так и не смогли, сколько ни старались.
И теперь пожилой гросс-адмирал сильно жалел о двух вещах: о том, что включил старые медленные броненосцы в состав своей эскадры главных сил, и о том, что отослал миноносцы и единственный эсминец вперед, на поиски подводных лодок, вместо того, чтобы обеспечить надежное прикрытие от вражеских эсминцев. Досадно было Редеру и из-за того, что три его крейсера не смогли справиться с тремя вражескими эсминцами, да еще и старыми «Новиками». И враги смогли удрать с минимальным ущербом, нанеся эскадре настоящее поражение. Ведь бесславная гибель «Силезии» и ее экипажа являлась не только тяжелым тактическим поражением, но и позорным пятном на репутации самого гросс-адмирала. Конечно, он постарался свалить всю ответственность на командира соединения крейсеров, капитана цур-зее Эрнста фон Штуднитца. Редер кричал на подчиненного, вызванного для разноса на линкор, целых полчаса, но толку от этого было мало. Вернуть к жизни семь сотен погибших моряков «Силезии» никакие крики не могли.
* * *
Когда на эсминце «Яков Свердлов» вечером неожиданно прозвучала боевая тревога, краснофлотцы Ваня Егоров и Саша Денисов тут же заняли свои места по боевому расписанию возле первого носового орудия, 76-мм артиллерийской установки 34-К, установленной на эсминец во время модернизации вместо старой четырехдюймовой пушки. Новое орудие нравилось обоим парням значительно больше, хотя бы потому, что снаряды для него весили меньше, а для Егорова и Денисова это обстоятельство имело решающее значение, потому что они служили подносчиками этих самых снарядов.
Новая пушка считалась универсальной. Она могла стрелять и по самолетам, и по кораблям противника. Еще у новой пушки имелся броневой щит, который защищал с трех сторон от осколков и обычных пуль, что пару раз буквально спасло жизни расчету. Однажды, в бою с торпедными катерами, немецкая пулеметная очередь ударила по броне их первого орудия, а еще был случай, когда вражеский самолет стрелял по эсминцу и очередь хлестнула по щиту.
Прошло совсем немного времени с начала войны, а парни уже имели опыт боевых стрельб, успешно отстреливались от самолетов, прикрывали огнем высадку десанта и даже подстрелили немецкий торпедный катер. За что старпом объявил расчету благодарность от командования и обещал представить к наградам. Конопатый мичман Анатолий Белоногов, командир орудия, был занудой и придирой, постоянно требуя от подносчиков четкой и слаженной работы. Простую процедуру получения снаряда из элеватора, поднесения его к пушке и запихивания в казенник, мичман заставлял доводить до автоматизма. И ему постоянно вторил и поддакивал старшина второй статьи наводчик Степан Пархоменко.
Но, как показала боевая обстановка, старшие правильно делали, заставляя подносчиков постоянно тренироваться. Благодаря этим постоянным тренировкам, Денисов и Егоров довольно быстро приноровились подавать снаряды к новой пушке аккуратно по очереди, обеспечивая скорость стрельбы своего полуавтоматического орудия до двадцати выстрелов в минуту. И это предстояло делать в обстановке, когда эсминец летел по волнам на форсаже, вода вздыбливалась выше бортов, а палуба постоянно прыгала под ногами. Так что боевой танец подносчиков снарядов между элеватором и пушкой можно было смело назвать некой разновидностью искусства боевой хореографии.