Есть что скрывать
Шрифт:
Мысли у Тани путались, и он не мог сосредоточиться на ее рассказе, но заставил себя кивать в такт ее словам.
– Он будет лимонным. Мне так захотелось. Лимонный торт с шоколадной посыпкой и желтыми буквами: «Поздравляем, Симисола!» И, наверное, мне хочется, чтобы на нем были маргаритки. Мама сказала, что розы лучше, но я настояла на маргаритках – ведь это мне решать. Поэтому там будет гирлянда из маргариток вокруг всего торта, а на лепестках – блестки. Думаю, лучше всего подойдут золотые. Или розовые? Я еще не решила.
Тани совсем растерялся. Он не мог понять, что все это значит, но получалось, что по какой-то причине Монифа сплела вокруг
Он решил поговорить с матерью. Покупка одежды и рассказ Сими об этой Эстер – более чем серьезная причина разговора о сестре. Следующим утром, когда Сими еще спала в своей кровати, стоявшей в другом конце той же комнаты, что и его, Тани тихо встал, натянул джинсы, футболку и отправился на поиски Монифы.
Она сидела в гостиной, сортируя огромную кучу выстиранного белья. Похоже, почти все вещи были чужими, за исключением нескольких заляпанных кровью рубашек отца. Остальные вещи были детскими или женскими, причем, судя по биркам, Монифа не позволяла себе носить такое. «Значит, она берет на дом стирку, – сделал вывод Тани. – Наверное, – подумал он, – это отцовская идея: дополнительные деньги в семейный бюджет».
В квартире было душно. Монифа надела длинную накидку, завязанную на груди. Руки остались обнаженными – Абео не одобрил бы, – но это нисколько не помогало охладить тело матери. Она обливалась потом и что-то бормотала – что именно, Тани не мог разобрать.
Монифа его не видела, и он довольно долго наблюдал за ней. Потом ему пришло в голову, что он понятия не имеет, сколько лет матери, и для того, чтобы это вычислить, ему пришлось начать с возраста отца. Тани видел, что она выглядит слишком старой для него. Лицо гладкое, без морщин, но все остальное – осанка, движения, посадка головы, руки – свидетельствовало о преклонном возрасте.
– Кто такая Эстер? – спросил он.
Она испуганно ойкнула и выронила маленькие футболки, которые выбрала из общей кучи белья.
– Тани! Я тебя не видела… Что ты спросил?
– Кто такая Эстер, о которой болтает Сими?
Монифа ответила не сразу. Она подняла с пола наволочку и принялась укладывать в нее детскую одежду. Закончив, сложила женскую одежду в другую наволочку. Рубашки Абео остались на месте.
– Что сказала Сими?
– Рассказывала мне о какой-то дурацкой «инициации». Теперь, когда она превращается в женщину, Эстер должна помочь ей стать настоящей йоруба. Это ее слова, а не мои. Кто такая Эстер и как она помогает восьмилетней девочке стать женщиной?
Монифа хихикнула.
– Господи… Сими все не так поняла.
– Что именно? И почему, черт возьми, она думает, что ей нужна «инициация», чтобы стать йоруба?
– Это она сказала?
– Планируется какая-то грандиозная церемония. Ей накупили кучу новой одежды и украшений. Она мне их показала. Потом рассказала об этой Эстер, которая сделает ей укол, чтобы она могла стать женщиной. Она сказала, что будет церемония и праздник. И какого черта говорить ей, что она должна все это сделать, чтобы познакомиться с родственниками из Пекхэма, когда ты прекрасно знаешь, что папа никогда не позволит ей, мне или тебе встречаться с ними, потому что боится потерять власть над нами?
Монифа села на бугристый диван и указала Тани на кресло, предлагая тоже сесть. Меньше всего ему теперь хотелось сидеть, но он послушался. Плюхнулся в отцовское кресло и ждал, не отрывая взгляда от лица матери.
– Есть определенные вещи… – начала Монифа.
– Какие вещи?
– Женские, Тани. Очень личные, и их сложно объяснить ребенку.
– Ты хочешь сказать, что их сложно объяснить Сими? И поэтому…
– Я придумала историю, чтобы ей было легче.
– Легче? Что?
– Перенести первый осмотр. Именно это и делала Эстер. Послушала сердце, легкие, потом осмотрела, чтобы убедиться, что всё в порядке… внутри Сими. Ты понимаешь?
– Женские органы. Ты это имеешь в виду?
– Да. Женские органы.
– Зачем восьмилетней девочке гинекологический осмотр?
– Я же сказала, Тани: важно, чтобы у девочки все было в порядке.
Теперь он понял, к чему клонит мать.
– Тебе нужно убедиться, ага? Ты морочила ей голову инициацией и церемониями, но на самом деле тебя интересовало другое – сможет ли она… Какое там слово использует папа? Ах да. Ахи. Плодовитость. И эта Эстер осмотрела ее, дабы удостовериться, что с ней все в порядке. Ни укола, ни инициации, ни церемонии, ни чего-то еще. Просто тебе нужно было знать, будет ли Сими плодовитой.
Монифа молчала. И Тани понял, что прав.
– И если ответ будет положительный – а именно это тебе нужно было выяснить, – папа выставит ее на аукцион. Отвезет в Нигерию или разместит фотографию на сайте – неважно. Он хочет за нее большой выкуп. Больше, чем заплатил за Оморинти, или как ее там зовут. И ты ему это позволишь.
– Неправда.
– Правда. Разве есть другие варианты? Если ты не возражаешь, чтобы он покупал для меня какую-то девственницу, то почему я должен думать, что ты сделаешь что-нибудь, скажешь что-нибудь или станешь кем-нибудь, чтобы помешать ему найти какого-то парня с большими деньгами, которому понравится идея покупки восьмилетней девочки с гарантией от ее мамы, что она станет добропорядочной нигерийской женой?
– Тани, твой отец никогда…
– Я не желаю знать, что мог бы или не мог бы сделать Па. Он думает, что может получить все, что захочет. Но тебе так не кажется, правда? Надеюсь, мама, ты проснешься раньше, чем он разрушит наши жизни.
Во время первых фотосессий в «Доме орхидей» Дебора обнаружила, что путь к успеху ее проекта преграждают несколько препятствий. Во-первых, она поняла, что ей не разрешат фотографировать девочек до прибытия Нариссы Кэмерон. Девочки ее не знают, у них нет никаких причин доверять ей, и поэтому порядок будет таким. Но в этот день, когда Дебора вошла в комнату, там были только девочки и помощники оператора, которые готовили оборудование для работы. Цифровая камера Нариссы была на месте – в отличие от нее самой.
– Она внизу, – сообщил звукооператор в ответ на невысказанный вопрос Деборы. – Сказала, что ей нужно поговорить с Завади… и это было… кажется… минут десять назад. У нас почасовая оплата, так что нам с Элизой все равно, но я не знаю, сколько еще нам их тут держать. – Она кивнула в сторону девочек.
– Попробую ее найти. – Деборе не хотелось терять рабочий день, а этого не избежать, если девочки не захотят больше ждать и уйдут.
Она вышла из старой часовни, которую занимал «Дом орхидей» в дальнем конце Тринити-Грин, обнесенной стеной группы зданий, построенных в семнадцатом веке на Майл-Энд-роуд как дом призрения. Спустившись по ступенькам часовни, Дебора заметила древнего старика, смотревшего на нее из окна ближайшего коттеджа на другой стороне лужайки. Она энергично помахала ему рукой, и он тут же отпрянул от окна. Потом Дебора подошла к двери под лестницей и открыла ее. Здесь располагалась администрация «Дома орхидей», в том числе кабинет Завади, директора заведения, довольно резкой и неприятной женщины.