Естественный отбор
Шрифт:
После этого разговора милиция их остановила только в Овруче. Им посоветовали, чтобы не создавать панические настроения, никому из местных жителей не рассказывать, какой радиационный фон и насколько загрязнена почва или молоко радионуклидами.
Люди жили здесь приветливые и очень непосредственные. У любой бабки, торгующей молоком и вареной картошкой на железнодорожном полустанке, легко можно было узнать, сколько имеется в округе стационарных ракетных пусковых установок.
— Петровна, ты, можэ, чула, дэ тут шахта вийскова поблизу?
— Та в Михалюках…
— А про Казаны забула?..
Оставалось только разложить перед собой карту и нанести названные населенные пункты.
Но самую полную информацию выдавали «экологам» крестьяне в построенных еще военными «чепках» и столовках за хорошей кружкой коростеньского пива.
— Ни, — тыкал грязным ногтем собеседник в туристический путеводитель. — То ще було за москальским часом. Вси карты тоди брэхалы. Мы сами проверялы. На ту ракетну базу напрямки по просеке идты, так верно будэ.
Скифу за всю свою жизнь не удалось бы выудить столько информации от черногорских крестьян в корчме под Титоградом, сколько ему всего за полдня наговорили словоохотливые полещуки.
По их данным, всего пусковых шахт насчитали тринадцать, хотя на самом деле их оказалось пять. Две из них были начисто взорваны, на одной оставалась военная охрана. Еще две оказались ложными объектами, предназначенными для того, чтобы сбить с толку вражескую разведку.
Следов на свежем снегу не было, и это показывало, что нигде в этих местах не проходили люди.
И только на самой границе с Белоруссией, в глухом болоте, с помощью падких на дармовую выпивку браконьеров команде Скифа удалось узнать, что в лес за деревней Ботивка стали наведываться какие-то «новые русские» или «новые украинцы». Пытаются расплачиваться за молоко «зелеными американскими бумажками», а бабки шарахаются от них, как от нечисти.
— Далы мэни ту гумажку, якись-то нерусский на нэй намалёванный. Щоб тебе переказыло, погань, яки ж то гроши? Шо на их куплять можно?
Засечный, Скиф и Лопа последние три дня ночевали по крестьянским хатам, где рубли наотрез брать отказывались. Пришлось Лопе съездить в Овруч и наменять купонов.
Ворон и Чугуев наперебой не давали им соскучиться. Только один положит трубку, так другой тут же трезвонит. Так что зарядное устройство их спутникового телефона работало с полной нагрузкой.
Дед Ворон с каждым днем от скуки и по причине, как они считали, старческого маразма требовал от них все более подробной информации. Скиф мог послать куда подальше Чугуева, болтающего каждый день о титанических усилиях чекистов по обнаружению логова бандитов и об успехах в оформлении подлинного паспорта Скифа, но обидеть деда просто язык не поворачивался. Вот и приходилось развлекать старого чудака нудными подробностями и описаниями своих поисков по подаренному им же спутниковому телефону.
К заброшенному военному объекту по раскисшим лесным дорогам можно было подъехать только на хорошем джипе. Поэтому они оставляли свой микроавтобус километра за два до нужного места и месили талый снег до самого сосняка, где с деревьев можно было вести незаметно наблюдение за объектом, а недовольного Волка оставляли сторожить машину.
И лишь на третий день Скиф услышал со стороны, где замаскировался на сосне Засечный, утиное скрипучее кряканье. Он бы еще соловьем среди зимы запел, недовольно подумал Скиф, наводя бинокль на высунувшегося из хвои Засечного. Тот настойчиво тыкал рукой в сторону деревянной сараюшки.
Скиф протер линзы и подкрутил фокус. Он долго водил биноклем, ощупывая кусты рядом с ветхим строением, пока не выплыла перед ним в окулярах из полутьмы курносая рожа Хряка, одетого в военный бушлат…
ГЛАВА 36
В Цюрихе с утра шел холодный дождь. За его завесой почти не просматривались богатые дома, оснащенные охранной автоматикой и отрезанные от остального мира высокими ажурными заборами.
Николай Трофимович Походин вышел из такси на пересечении двух аллей и, подняв воротник пальто, направился к воротам неприступной обители. Еще на подходе он заметил, как задвигались под козырьками на столбах телевизионные камеры наружного наблюдения. По тому, как они уставились объективами в его сторону и замерли, он понял, что люди из службы безопасности Империи внимательно разглядывают его.
«Сейчас они доложат Хозяину, и он, как всегда, встретит меня с распростертыми объятиями в холле, — подумал Походин. — Переоденусь в сухую одежду и наконец-то высплюсь».
Но от времени, когда он нажал на кнопку звонка, и до того, как ворота разъехались, ждать под дождем пришлось минут пятнадцать. За это время он вымок до нитки.
«Что бы это значило? — чувствуя стекающую по спине холодную воду, с нарастающей тревогой думал он. — Неужто Чугуев сдал меня Коробову?»
Три дня назад Походин позвонил из Лондона в Москву и дал согласие Чугуеву обменять «зеленый» «лимон» на оригинал «чистосердечного признания» Кобидзе. Еще он предупредил, что со своего счета в Австрии переведет «лимон» на его счет не ранее чем через месяц, чтобы не привлечь этой операцией внимания к их персонам Интерпола и заграничной агентуры Инквизитора. Чугуев хоть и был взбешен, но вынужден был согласиться и обещал хранить «чистосердечное признание» Кобидзе за семью печатями.
«От миллиона долларов за пустячную бумажку откажется лишь идиот, а Чугуева идиотом не назовешь, — успокоил себя Походин. — Даже если и дошло до Коробова «чистосердечное», подтвердить-то его Кобидзе уже никогда не сможет… Состряпана, мол, бумажка в кабинете у Инквизитора, и точка… Не открывают, сволочи!.. Таким макаром, вероятно, Хозяин выказывает недовольство моим провалом в Москве, — решил Походин и чуть не задохнулся от нахлынувшей злобы. — Самого бы под светлые очи Инквизитора… Всю свою цековскую спесь за один допрос потерял бы! — Он даже растянул в улыбке посиневшие губы, представив Хозяина Империи на допросе у Инквизитора в лефортовском СИЗО. — Вилял бы ты, Виктор Иванович, перед ним, как шавка, хвостом и закладывал всех направо и налево, чтобы спасти свою драгоценную жизнь…»
Походин изломал голову в поисках отгадки, почему Инквизитор выпустил его живым из России. «Хочет ликвидировать меня без шума на чужой территории, чтобы потом не выяснять отношения с моими друзьями и покровителями», — с содроганием подумал он.
Всю эту неделю Походин спал только в самолетах. Он поменял несколько паспортов и стран, опасаясь, что по его следам неотрывно следуют люди Инквизитора. В Хельсинки, в Осло, в Лондоне и Париже — всюду ему мерещились идущие за ним пожилые люди с кремневыми бесстрастными лицами, как две капли воды похожие на самого Инквизитора. Стоило лишь в самолете закрыть глаза, как вновь буравил его непроницаемый взгляд Инквизитора и колокольным похоронным звоном колотились в мозгу его слова: «…Вы танцевали слишком неуклюже, господин Походин…»