Естествознатель. Книга 3. Янтарная гавань
Шрифт:
Тин удивленно и как-то даже строго посмотрел на отца.
– Па, это все правда, – тихо проговорил юноша.
– Ты поверил бы ему, даже если бы он сказал, что умеет превращаться в короеда! Поверил, потому что он твой друг. Но иногда нужно уметь взглянуть правде в глаза. Я, например, вижу всю эту историю следующим образом. В один прекрасный момент мальчик улетает на своем единороге из школы, не получив на то соответствующее разрешение от учителей. Куда он направляется, я не знаю, однако спустя какое-то время разум и совесть все же возобладают над ним, и он возвращается в Троссард-Холл. В школе Артур обнаруживает ваше отсутствие. На своем же единороге юноша пытается добраться до Беру, однако по дороге, вероятно, они приземляются на чужих территориях, чего
– Па, но это же какая-то бессмыслица! – воскликнул Тин. – Я сам слышал подтверждение его истории от Алана и Индоласа. И я лично видел, как Индолас переместился в пространстве!
– Сынок! – горячо возразил господин Треймли. – Перемещения – не такая уж и ненаучная вещь. Но в случае с Артуром все не так просто. Почему, например, из пещеры он смог переместиться, а потом, вместо того чтобы использовать это же самое умение, почему-то напрочь забывает о нем? Разве это возможно? Если уж в школе Дейра и смогла вас научить чему-то такому, то разве можно все эти знания забыть в один миг? Но самое главное, что меня беспокоит – это слова про Теней! Вот в их существовании лично я очень сомневаюсь. Неужели ты ощущал себя под чьим-то влиянием все то время, что жил в Пандектане?
Тин растерянно замялся, ведь он действительно не чувствовал ничего необычного. Он уже плохо помнил, чем занимались ребята, однако жизнь в роскошном королевском графстве мало отличалась от их обычных школьных будней. Справедливости ради надо отметить, что Тину тоже сложно было принять, что все это время их сознанием кто-то манипулировал. Гордость мешала ему это признать. Однако мальчик старался не думать о неприятных моментах, а пытался концентрироваться на чем-то положительном.
– Ты молчишь, сынок! В глубине души ты сам понимаешь, что я прав.
– Папа, его отец остался в той пещере…
Господин Треймли с сомнением покачал головой.
– Я думаю, мой дорогой, что его родители уже давно погибли. Увы, но он выдумал всю эту историю. Невольно, не со зла.
– Папа, я сам видел страшное существо, которое напало на его кормилицу…
– И это тоже наложило отпечаток, мой мальчик. Все эти трагические события так повлияли на его разум, что он помешался. Я думаю, тебе нужно быть с ним помягче. Постарайся следить за ним, помогай ему во всем. Но главное вот в чем… – Дорон неловко замолчал, старательно не глядя на сына. – Я походатайствовал за тебя, мой мальчик. После учебы в Троссард-Холле перед тобой раскроются манящие перспективы… У тебя будет работа в Крыле, помимо этого, я выхлопотал тебе бесплатный гнездим в Ласточкином графстве. Ты понимаешь, сынок? Ты будешь жить почти как сам король, ни в чем не нуждаясь. Тебя ждет отличная блистательная карьера! И со временем, может, ты всех нас приберешь к себе под крылышко. Все-таки семья – это то, о чем нужно думать в первую очередь, понимаешь?
Тин бестолково глядел на отца. Он пока еще не очень понимал. Дорон нахмурился.
– И хоть я и говорил тебе присматривать за твоим другом… Я считаю, что ты вполне можешь это делать со стороны. То есть подальше от него, понимаешь? Ты должен закончить учебу, а не забивать себе голову всякими глупостями вроде Теней и прочего…
– Папа, что же ты такое говоришь! – до Тина наконец-то дошло, что имеет в виду его отец. Его лицо покраснело от гнева и сильного смущения. Дорон смерил сына тяжелым, мрачным взглядом. Отец семейства был в целом добродушного нрава, однако при этом ужасно не терпел непослушания, как, наверное, и все родители.
– Я говорю, что тебе нужно найти себе новых друзей! – раздраженно и властно заявил господин Треймли. – В противном случае, можешь не рассчитывать на шикарный гнездим в Беру и все прочие привилегии.
– То есть я должен лучшего друга променять на гнездим? – как-то странно усмехаясь, тихо сказал Тин, на шаг отступая от отца. Дорон язвительно хмыкнул на эту реплику. – Что за юношеский максимализм? Твой лучший друг сильно болен, что является очевидным. Если он придет в себя – то, пожалуйста, общайся сколько угодно. Однако если он заманит тебя в какое-нибудь сомнительное дело… Или если из-за него у тебя будет плохая успеваемость, то пеняй на себя!
– Это не он, а ты спятил! – вдруг обвиняющим голосом воскликнул Тин, покраснев от едва сдерживаемого гнева. – Ты совершенно спятил!
Дорон в каком-то изумлении посмотрел на своего сына. В первый раз за всю жизнь его кроткий, добродушный и в целом нешкодливый мальчик позволил себе повысить голос на отца! Господин Треймли еще ни разу по-настоящему не наказывал сына, однако сейчас, услышав в свой адрес столь нелестное обвинение, невероятно рассердился и даже обезумел. Гнев застилал ему разум. Резко шагнув вперед, он со всего размаху влепил сыну пощечину, которая была такой силы, что Тин не удержался на ногах и отлетел в дальнюю часть веранды, неудачно ударившись головой об угол смастеренного им же самим стола.
От неожиданности и обиды мальчик вскрикнул и тут же прикусил себе губу от боли, так как острое дерево до крови расцарапало ему висок. Но в тот самый момент, когда его светлые, пылающие праведным гневом, глаза посмотрели на отца, Дорон вдруг поспешно бросился перед ним на колени.
– Прости меня, сынок… Прости, мой дорогой… – в совершенном бессилии прошептал мужчина, обнимая сына за плечи. – Я не сдержался… Я и правда спятил, раз позволил себе такое… Мне так хочется, мой дорогой, чтобы у тебя все было хорошо… Я предчувствую, слышишь, сердцем предчувствую, что общение с Артуром не доведет тебя до добра… Конечно, я подлец, что говорил тебе обо всем этом, но я так переживаю за тебя, мой мальчик! Мне так не хочется, чтобы ты повторял мою жизнь… Ведь, по сути, я вынужден трястись от страха за свою семью каждый раз, когда приходит птичий налог! Ты должен жить по-другому, мой хороший. Прости меня, прости… – мужчина повторял эти слова в каком-то болезненном, безумном исступлении, и Тин, глядя на него, тоже чуть не расплакался. Конечно, он тут же простил своего отца, разве могло быть иначе? Однако этот странный разговор жестким комом засел у него в горле, оставив после себя неприятный осадок.
Никто так и не узнал об этой беседе, даже сам Артур. Когда юноша поинтересовался у своего друга, отчего у того рассечен висок, то Тин, жутко краснея от неудобства и стыда, соврал, сказав, что неудачно ударился о выступающую из гнездима ветку. У мальчика не хватило духу рассказать Артуру о том, как обошелся с ним господин Треймли. Тин робел от той мысли, что его друг, – человек, которым он (не без преувеличения будет сказано) втайне восхищался, вдруг узнает о том постыдном разговоре. Однако, несмотря на то, что мальчик умолчал о произошедшем, он все же предупредил Артура, сказав ему:
– Мой отец тебе не верит, Арч. Прости его, пожалуйста, – мальчик не прибавил более ни слова, и, когда он это говорил, то глаза его виновато смотрели в пол.
Артур ласково взглянул на своего друга. Юноша обладал достаточной проницательностью, чтобы понять Тина.
– Ничего страшного. Главное, что ты мне веришь.
Тин тут же оживился, и в его светло-карих глазах заиграли смешливые искорки. Приятели больше не говорили о грустном, и вся их компания почувствовала заметное облегчение, когда наступил, наконец, долгожданный день отъезда в школу. На этот раз они путешествовали на спине единорога Маркиза также втроем, но без господина Треймли, который объяснил это тем, что ребята уже достаточно взрослые для самостоятельного путешествия. Артур, однако же, подозревал, что Дорон чувствует огромную неловкость в его присутствии, и сам не дождется поскорее расстаться с нежеланными гостями.