Эстетика Ренессанса [Статьи и эссе]
Шрифт:
Чехов приезжал к Левитану.
Горка 27 июля 1895: «Не знаю, почему, но те несколько дней, проведенных тобою у меня, были для меня самыми покойными днями за это лето.
Как ты, что делаешь? Здесь тебя почти полюбили и ждут, как обещал».
Финляндия, Сердоболь. Июль 1896: «Видишь, мой дорогой Антон Павлович, куда занесла меня нелегкая!
Бродил на днях по горам; скалы совершенно сглаженные, ни одной угловатой формы. Как известно, они сглажены ледниковым периодом, - значит, многими веками, тысячелетиями, и поневоле я задумался над этим. Века, смысл этого слова ведь просто трагичен; века - это есть нечто, в котором потонули миллиарды людей, и потонут еще, и еще, и без конца; какой ужас, какое горе! Мысль эта старая, и болезнь эта старая, но тем не менее у меня трещит череп от нее! Тщетность, ненужность всего очевидна!
Прощай, будь здоров и весел, если можешь, - я не могу. Видно, агасферовское проклятие тяготеет и надо мною, но так и должно быть - я тоже семит».
Чехов в письме к Шехтелю, Мелихово 7 марта 1897: «Я выслушал (в Москве) Левитана: дело плохо. Сердце у него не стучит, а дует. Вместо звука тук-тук слышится пф-тук. Это называется в медицине - «шум с первым временем».
Саврасов А.К. умер 26 сентября 1897 года. На смерть учителя Левитан откликнулся статьей, опубликованной в газете «Русские ведомости» 4 октября 1897 года. Он писал: «С Саврасова появилась лирика в живописи пейзажа и безграничная любовь к своей родной земле.
И в самом деле, посмотрите на лучшие из его картин, например, «Грачи прилетели»; какой ее сюжет?
– окраина захолустного городка, старая церковь, покосившийся забор, поле, тающий снег и на первом плане несколько березок, на которых уселись прилетевшие грачи, - и только. Какая простота! Но за этой простотой вы чувствуете мягкую, хорошую душу художника, которому все это дорого и близко его сердцу. Возьмите вы его же другую картину - «Могила на Волге». Широкая, уходящая вдаль, могучая река с нависшей над ней тучею; впереди одинокий крест и облетевшая березка - вот и все; но в этой простоте целый мир высокой поэзии».
Подсолнечное 23 июня 1898: «Вернулся из-за границы, и тотчас же переехал в деревню. Живу я здесь в великолепном месте: на берегу очень высокого громадного озера; кругом меня леса, а в озере кишит рыба, даже бывают и крокодилы (это для тебя, я думаю, заманчиво?!)
Хотелось повидать тебя, твоих, но я вернулся из-за границы совсем дохлым, почему и не поехал в Мелихово».
Чехов навестит Левитана в Подсолнечном, имении Олениных. Очевидно, «очень высокое громадное озеро» и есть «Озеро» Левитана.
Москва 8 января 1899: «Только что вернулся из театра, где давали «Чайку».
Вероятно, тебе писали, как идет и поставлена твоя пьеса. Скажу одно: я только ее понял теперь. В чтении она была не особенно глубока для меня. Здесь же отлично... любовно поставленная, обработанная до мельчайших подробностей, она производит дивное впечатление. Как бы тебе сказать, я не совсем еще очухался, но сознаю одно: я пережил высокохудожественные минуты, смотря на «Чайку»... От нее веет той грустью, которой веет от жизни, когда всматриваешься в нее. Хорошо, очень хорошо!»
Чехов в письме к Книппер, Ялта 2 января 1900: «У нас Левитан. На моем камине он изобразил лунную ночь во время сенокоса. Луг, копны, вдали лес, надо всем царит луна».
Москва 7 февраля 1900: «Пребывание мое в Крыму удивительно восстановило меня - до сих пор работаю этим зарядом.
Серьезно, как здоровье, лучше? ...Познакомился с Андреевой, дивною исполнительницей Кетт в «Одиноких» - восхитительна и тебя ненавидит. Я безумно влюбился.
Ну, голубчик, дружески жму Вашу талантливую длань, сумевшую испортить такую уйму бумаги!
Целую Ваш гениальный лоб.
Величайший пейзажист во вселенной. Что, взял?»
Что еще можно добавить здесь, кроме картин художника, которые, впрочем, всем известны, как сама природа России, вековечная и возникающая вновь и вновь в ее величественной и тишайшей красоте.
_______________________
_______________________
"Мир искусства"
Исторические воспоминания
На рубеже XIX - XX веков в России, в условиях смены поколений в передвижничестве и новых веяний в искусстве, связанных с зарождающимся модерном, с оформлением Абрамцевского кружка художников и Русской частной оперы Саввы Мамонтова, а затем Московского Художественного театра, именно Москва занимает ведущее положение в развитии русского искусства, вне официальной государственной политики и идеологии, как было с начала преобразований Петра I, со строительством новой столицы, с ее золотым веком, ныне нами осознанном как Ренессанс в России.
Москва вовсе не выступает как антипод Санкт-Петербурга при всегдашнем соперничестве обеих столиц, но лишь обнаруживает в большей степени коренные особенности русской культуры, тоже преображенной эпохой Возрождения в России, кстати, вне антитез западничества и славянофильства, понятий чисто теоретических и отчасти психологических, поскольку развитие русской жизни и искусства шло в едином русле освободительного движения (в широком смысле слова).
Проявления частной инициативы, вопреки официозу, - вот что ныне характерно. Уже передвижничество было проявлением частной инициативы художников. Это было объединением сформировавшихся художников, но уже Абрамцевский кружок во главе с Мамонтовым становится как бы школой для молодых художников. В этом отношении «Мир искусства» как журнал и одноименное объединение имеет свою историю, столь удивительную, с предысторией, связанной с группой гимназистов из родственных семей.
При этом случилось так, что один любитель изящного, романтик чистой воды, словно вышедший из новелл или романа Гофмана, а зачитывался он им по-немецки, поскольку рос в семье, в которой скрестились корни из Италии, Франции и Германии, Шура Бенуа, запустивши ранее занятия в казенной гимназии, а затем в известной гимназии Мая, был оставлен на второй год в выпускном классе, да с другом его Валечкой Нувелем, и тут их догнал Дима Философов, друг которого Костя Сомов бросил гимназию, как выяснится, чтобы поступить в Академию художеств, - таким-то образом возник круг друзей, с присоединением еще двух гимназистов, которые решили создать Общество самообразования, вполне в духе времени, хотя не без иронии.