Эта милая Людмила

Давыдычев Лев Иванович

Стоя в темноте — луну закрыли огромные облака, — продрогший от холода, дрожащий от страха, он смотрел обреченно, как удаляется лучик фонарика, рассеивается и тает… Герка беспрерывно, почти судорожно оглядывался по сторонам и не для того, чтобы чего-нибудь разглядеть, а, наоборот, чтобы ничего не увидеть, и от этого боялся ещё больше. Ему стали слышаться разные таинственно-жуткие шорохи и звуки, заставлявшие вздрагивать, а сквозь них прорывались иногда гулкие угрожающие голоса…

Не выдержав напряжения, Герка побежал в сторону посёлка, хотя и сознавал, что делать этого не следует, что он всё равно вернется назад, должен вернуться, что ему нельзя

убегать отсюда. Что тогда скажет эта милая Людмила? Как посмотрит на него своими большими чёрными глазами?.. Но страх был сильнее всего, он мешал даже следить за бегом. Едва успев подумать, что он может оступиться или споткнуться, Герка взвыл от дикой боли в правой ноге: она попала в ямку, и что-то с ней, с ногой, случилось. Герка грохнулся на землю, инстинктивно вытянув руки вперёд, но всё равно ударился лицом так, что в голове загудело, в носу заломило, из глаз брызнули слёзы. Он схватился рукой за нос и ощутил теплую кровь.

Боль в ноге была нестерпимой.

Герка откровенно подвывал, громко и жалобно, зажав нос двумя пальцами. Устав подвывать и немного придя в себя, он сел, поудобнее устроил ногу на земле, с облегчением почувствовал, что боль угасла, однако тут же определил, что шевелить ногой нельзя — боль мгновенно возвращалась.

Несколько минут он подержал голову запрокинутой, потом сел нормально, но долго не мог заставить себя открыть глаза. Страха вроде бы поубавилось, зато появилась злость, и Герка, чтобы отвлечься, шептал, а в темноте ему казалось, что кричал:

— А тётечка, может, сейчас чаёк попивает… колбасу с котом ест… телевизор смотрят… мультики всякие… ну, погоди!.. А я себе ногу поломал… и всё из-за этой будущей женщины… и тётечки с её косичками… Дед-то куда делся?

Герка ощутил, как от плеч по всему телу начал расползаться холод, брюки неприятно намокли от росы, сидеть было зябко, и мальчишку снова охватил страх.

Морщась ещё не от боли, а от её предчувствия, Герка осторожно встал на четвереньки, приподняв и чуть отведя в сторону правую ногу. Стоять-то он так вполне мог, но вот двигаться — никак не получалось. Он попробовал сделать что-то вроде прыжка, но прыжок оказался таким маленьким, что стало ясно: передвижение невозможно.

— Де-е-ед! — с отчаянием крикнул Герка. — Де-е-ед, где ты-ыы! Я ведь погибаю-ю-ю-у-у-у!!!!

Он опять попытался сделать что-то вроде прыжка, вернее, прыжочка, но на сей раз даже и на сантиметр вперёд не продвинулся, только ушиб колени, да в правой ноге будто проскочил электрический ток, и боль отозвалась даже в правом ухе. Герка долго и осторожно усаживался. Ведь ему до прихода этой милой Людмилы необходимо было вернуться на прежнее место!

— Из-за неё, из-за неё всё… — ощупав нос, прошептал он, чувствуя, что сейчас его затрясет от озноба. — Тётечка у неё принципиально детей не любит, а дети её ищут!.. Коту ушла рыбу ловить, а у человека воспаление лёгких будет… Кто этой будущей женщине велел в воду плюхаться?.. Кто вообще разрешил ей нас с дедом в свои глупости впутывать? — Герка прислушался к темноте и тишине и удивился, что ему нисколечко не страшно, а зябко, и тоскливо, и обидно ещё очень. И он совсем удивился, когда обнаружил, что бранить эту милую Людмилу ему уже не хочется. Он так обрадовался, что крикнул весело:

— Де-е-ед! Где ты-ы-ы?

И он будто не сам поднялся, а словно какая-то сила легко подбросила его вверх. Он встал на одной ноге, прыгнул вперёд, еле удержался на ноге, понял, что и так передвигаться нельзя, однако не растерялся. Ему

показалось, что он привыкает к своему положению и что простоять на одной ноге может довольно долго.

А там, далеко впереди, слабой рассеянной полосой покачивался лучик света.

— Уре-ееее-ей! — восторженно завопил Герка. — Людмила идё-ё-ё-о-о-о-от! Милая Людмила-а-а-а-а!

Лучик всё светлел и светлел — становился ярче и ярче, покачивался в темноте часто-часто, — значит, эта милая Людмила шла быстро или даже бежала. От несусветной радости Герка сразу обессилел, в изнеможении опустился на землю, разгоряченный и взбудораженный, ликующий и, скажем прямо, уважаемые читатели, обалделый. Ведь он понял, что впервые в жизни совершил что-то неимоверно важное для себя, о чем он ещё вчера и подумать бы не мог!

Герка уже видел тёмный силуэт спешившей к нему этой милой Людмилы, а вот и луч фонарика ослепил его, а вот и раздался звонкий и громкий встревоженный голос:

— Ой, кто тебя так разукрасил?! Что с тобой, Герман?! Ты же весь в крови!

— Я ещё и ногу поломал! — гордо и радостно сообщил Герка. — Побежал, чтобы согреться, и — трах-тарарах! Думал, что совсем погибну!

— Ужас какой… Значит, ни минутки одного тебя оставлять нельзя. Бери телогрейку, а вот бутерброды с колбасой. Сейчас я костёр разожгу, я бересты принесла… Знаешь, Герман, а я очень и очень волнуюсь. Пора ведь и деду давно возвратиться, — торопливо говорила эта милая Людмила.

Герка в ответ только мычал удовлетворённо, так как рот его был полон. В телогрейке он сразу осоловел от блаженного ощущения тепла, сытости и присутствия этой будущей женщины.

Быстро разгорелся костёр. Герка, можно сказать, с большим удовольствием наслаждался тем, как маленькие и ловкие руки мокрым платком обтирали ему лицо.

— Я ведь идти-то не могу, — сказал он опять же гордо и радостно. — Пробовал на четвереньках — не вышло. Пробовал на одной ноге скакать — то же самое.

— Если вывих, то не страшно, — обеспокоенно проговорила эта милая Людмила, — но вот если перелом… Как же ты так неосторожно? Зачем было бегать в темноте, прыгал бы на месте, если хотел согреться.

— Все-таки страшно было, — с уважением к самому себе сказал Герка, но подивился своей откровенности. Сейчас его смущало только одно: брюки от росы насквозь промокли, и он попеременно садился то на одну, то на другую ладонь, то на обе вместе.

— Я страшно трусила! — призналась эта милая Людмила. — А считала себя храброй. Но представила, что я в Космосе, и… стыдно стало за страх… Что же с тётечкой могло случиться? И куда дедушка исчез?

Герка объяснил:

— Он у меня упрямый. Как он пошёл вверх по течению, так, наверное, до сих пор топает и поёт, что главное, ребята, сердцем не стареть. Придётся тебе меня домой на тачке везти.

— Болит нога?

— Нет, если не шевелюсь. Ноет немного.

Они долго молчали, любуясь и наслаждаясь огнём, но вдруг эта милая Людмила возмутилась:

— Так вот и будем сидеть?! — и сама себе ответила уныло: — А что мы, собственно, можем ещё делать?.. Герман, а где, когда, по-твоему, мы совершили главную ошибку? Когда ты спички рассыпал или когда я в воду булькнула?

— По-моему, везде только одни ошибки, — не сдержавшись, раздражённо ответил Герка, тщетно пытаясь переменить положение затекшей больной ноги. — Потерялась тётечка, надо было сразу в милицию заявить. Там много дружинников на мотоциклах, и почти все они рыбаки. А теперь вот и дед потерялся.