Эта милая Людмила
Шрифт:
Она по-прежнему неподвижно сидела в плетеном кресле, и выражение лица у неё было по-прежнему растерянное, недоуменное и обиженное. Вот она очень медленно поднялась, но на кухоньку вдруг прошла быстро, суетливо открыла коробку, выложила торт на блюдо, подумала немного, а потом решительно убрала торт обратно в коробку, опустилась на стул медленно и устало, опершись руками о стол. Выражение лица её стало страдальческим и даже чуть-чуть не очень добрым.
Кошмар наблюдал за благодетельницей с откровенным презрением и таким же негодованием.
Вошла
— Что с вами, тётечка?
— Ты, ты со мной, — еле слышно отозвалась тётя Ариадна Аркадьевна. — Вот что со мной.
— Но ведь я — кто, а не — что!
— Какая разница… Ты уже спутала всю мою жизнь. Совершенно расстроила нервную систему Кошмарчика… Дело дошло до того, что бедный котик давно уже просит добавки, а я… а я… — Тётя Ариадна Аркадьевна буквально сорвалась с места, дергающимися движениями достала из холодильника бутылку молока, налила его в кастрюльку и поставила на газ.
Эта милая Людмила убрала бутылку в холодильник.
— Спасибо, но я не просила те-бя, — весьма возмущённо проговорила тётя Ариадна Аркадьевна. — Может быть, моя дорогая племянница, ты уже убедилась, что у твоей тётечки сверхнепереносимый характер? Ведь ты не могла не заметить, что тётечка твоя груба, придирчива, несправедлива и действительно не переваривает детей. Ты ведь уже убедилась, что те-бе с твоей те-теч-кой будет тяжело, неудобно и скучно… Понимаешь… — В её голосе появились умоляющие нотки. — Мы с Кошмарчиком привыкли жить одни, мы привыкли, чтобы нам никто не мешал. Зачем тянуть? Ещё никто из детей-родственников не выносил моего невозможного характера более двух-трёх суток.
— А я вынесу, — беспечно пообещала эта милая Людмила, подумала и поправилась: — Я попробую вынести. Приложу все усилия. Разрешите, я вскипячу чайник. Очень хочется есть.
Тётя Ариадна Аркадьевна подала подогретое молоко Кошмару, долго уговаривала его, чтобы он соизволил простить её и подняться на лапы, а он ещё, прежде чем начать лакомиться, потянулся семь раз.
— Чай — не еда, — сказала тётя Ариадна Аркадьевна, — я разогрею те-бе, дорогая племянница, вчерашней ка-ши.
— Благодарю, тётечка. Я так голодна, что с удовольствием поем вчерашней ка-ши. А вы, тётечка, попробуйте, пожалуйста, мой большой торт и немаленький сладкий пирог.
— Огромное те-бе спасибо, моя дорогая племянница, но, к счастью, я ни тортов, ни сладких пирогов в пищу не употребляю. Питаюсь я в основном ка-ша-ми. А то-бой мне заниматься вообще некогда. У меня уйма дел, от которых ты меня оторвала. Вот сейчас я ухожу рыбачить и вернусь домой лишь довольно поздно вечером. Кошмарик привык на ужин лакомиться свежей рыбкой.
Если бы знала тётя Ариадна Аркадьевна, чем окончится данная рыбалка, она бы осталась дома!
— Я тоже постараюсь сходить на рыбалку, — сказала эта милая Людмила. — Тётечка, а чего же вы всё-таки любите?
— О! О! О! — насмешливо воскликнула тётя Ариадна Аркадьевна. — О-пята! Я обожаю маринованные опята, но в наших окрестностях
— А вот что! — Добродушно усмехнувшись, эта милая Людмила порылась в рюкзаке, достала оттуда двухлитровую банку, поставила на стол со словами: — Маринованные о-о-опята моего собственного приготовления. Кушайте на здоровье!
Тётя Ариадна Аркадьевна схватилась за сердце, покачнулась, тяжело опустилась на стул и прерывистым голосом выговорила:
— Ты нарочно… нарочно… чтоб доказать… чтоб доконать меня… дескать, я злая… а ты… ты будто бы добрая… те-бя научили… твои родители те-бя научили… они знают, что я… обожаю мари… нованные опя…та…
— Да, да, совершенно верно, — подтвердила эта милая Людмила, — мне подсказала мама. Но ведь грибы-то я заготовила раньше, ещё прошлой осенью, когда к вам и не собиралась.
— Всё равно… нечестно… всё равно нарочно… да, обожаю мари… нованные опя… та, но детей я… не обожаю и ни… когда не бу… ду обо… жать.
Эта милая Людмила в задумчивости помолчала и заговорила с сожалением:
— Простите, тётечка, но я вам не верю нисколечко. Мне кажется, что вы сами на себя чуть ли не клевещете или возводите напраслину. Может быть, вы и не любите торты и сладкие пироги. Хотя вряд ли. Но если вы не пе-ре-ва-ри-ва-ете детей, то, значит, тут есть какая-то ваша ошибка. И я уверена, что вы жалеете об этом. По-моему, вы и детей обожаете, и маринованные опята тоже.
— Я не жалею о том, что обожаю маринованные опята и не обожаю детей, — сверхнасмешливо произнесла тётя Ариадна Аркадьевна и попыталась рассмеяться.
— Вы ведете себя, тётечка, простите, неестественно, — четко констатировала эта милая Людмила. — Значит, вы неискренни. Позвольте, я выскажусь до конца, — остановила тетю Ариадну Аркадьевну эта милая Людмила. — Мне будет очень жаль и даже очень больно, если мы с вами не подружимся. Но что бы ни случилось, я приложу максимум усилий, чтобы прожить у вас всё лето и многому у вас научиться. И я постараюсь вам помочь кое в чем разобраться.
Тётя Ариадна Аркадьевна резко поднялась, почти вскочила, но сдержала негодование, спросила дрожащим голосом:
— В чем, в чем, скажи на милость, в чем ты собираешься помочь мне разобраться?
— Пока не знаю в точности, но…
— Она не знает! В точности! Не знает, а… а… а собирается! Собирается, а … а … а не знает!.. Ешь ка-шу!
— С большим удовольствием, тётечка!.. Прекрасная ка-ша!
И действительно, эта милая Людмила ела кашу с неподдельным аппетитом, что и поразило, и в какой-то степени удовлетворило тетю Ариадну Аркадьевну.
Даже Кошмар приподнял голову и, презрительно сощурив глаза, смотрел на странную маленькую особку, которая прямо-таки уплетала кашу. Если бы ему, коту, осмелились предложить в качестве пищи кашу, он, кот, счел бы такое преднамеренным оскорблением кошачьей личности и тут же бы покинул дом, где столь грубо измываются над живыми существами.