Эта свирепая Ева
Шрифт:
– Я вас понял.
– Так вот: мы ведем борьбу на два фронта, и тут теряться нельзя. Вспомните слова Йаполеона: "Духовная сила относится к физической как три к одному". А в духе наших товарищей я уверен. Нет безвыходных положений, есть безынициативные и безвольные люди.
– Не теряйте времени, - взмолился Козлов.
– "Нибелунгам" сейчас не до нас: недавно был пойман экстренный сигнал предупреждения - с океана идет циклон большой силы.
– Та самая "Жанна", за которой мы охотились, - заметил Кудояров.
– Пошли.
Они не заметили, как снаружи был поднят засов.
Дверь неожиданно распахнулась, и в комнату вошел униформист, неся бачок с ужином.
– Битте, абендессен! *
Произнеся эти слова, он на несколько мгновений остановился, вытаращив глаза: в комнате вместо пяти пленников было семь. Почуяв неладное, он начал пятиться к двери. В этот миг Апухтин, оказавшийся почти нос к носу со стражником, как-то странно подпрыгнул и со словами "данке шон" * нанес униформисту удар ногой в солнечное сплетение.
В системе "каратэ" *, которая далеко превосходит и самбо, и джиу-джитсу, и дзюдо, часто применяются удары ногами. У хорошо тренированных каратистов сила такого удара равна иногда удару лошадиного копыта.
Стражник рухнул, как подкошенный, котелок и тарелки разлетелись по полу.
– Теперь он надолго выведен из строя, - сказал Апухтин. Но на всякий случай нужно связать его и заткнуть рот.
Униформиста скрутили и засунули под койку, под другую отправили кухонный инвентарь.
– Андрей Сергеевич, возьмите у него пистолет и фонарик, скомандовал Кудояров.
– Ну, быстрей, пошли.
Пленники один за другим двинулись к выходу и оказались в узком коридоре, где идти можно было только гуськом.
Фонарик пришелся очень кстати: беглецам пришлось спускаться по длинному ходу с наклоном в 45 градусов.
В конце хода забрезжило слабое голубое сияние.
– Сейчас вы увидите человека, - сказал через плечо Козлов шедшему за ним Кудоярову, - который является вроде бы последним хранителем жреческих тайн. Он - вроде свой; понимает, что я не из "нибелунгов". Только не удивляйтесь ничему.
Беглецы оказались в покое, стены которого были отделаны пластинками из слоновой кости. Посредине на невысоком помосте стоял саркофаг из того же материала. Светильник в виде шара на точеном столбике излучал ровный голубоватый свет.
Увидев Козлова, хранитель поднялся со скамеечки в изголовье саркофага и приветствовал вошедших, подняв раскрытые ладони на уровень плеч. Беглецы догадались сделать то же, индеец заулыбался. "Караязиджи" знаками объяснил ему - свои, мол, хорошие люди, даже похлопал Кудоярова по плечу,
Это был нестарый индеец в длинном хитоне цвета той же слоновой кости с очень смуглым выразительным лицом и длинными волосами цвета воронова крыла. И было в этом облике нечто, роднившее его с изображениями людей на фресках.
Козлов показал на саркофаг и вопросительно взглянул на индейца. Тот кивнул головой и поднял крышку саркофага. Там лежало тело, покрытое тканью из тонких пурпуровых и золотых нитей. Маска из оникса скрывала лицо мумии.
Прислонив крышку к саркофагу, индеец снял покров и маску. Беглецы увидели человека гигантского роста, обнаженного, в одной набедренной повязке, подлинного орлиноголового. Никто не знал, вероятно, даже сам хранитель, сколько времени лежит здесь вождь или верховный жрец исчезнувшей расы. Но тело, набальзамированное, может быть, тысячи лет назад, сохранилось идеально, впечатление было такое, что человек спит. Кожа на лице и теле - гладкая и глянцевитая, сохранила свой естественный вид, в сиянии светильника голубовато-золотистый. Несомненно было одно - перед Кудояровым и его товарищами был не восковой муляж, а настоящая плоть, только не мертвая и не живая. И у всех мелькнула одна и та же дерзновенная мысль: возможно, он и в самом деле спит, находясь в состоянии, подобном анабиозу?
И тут произошло невероятное: человек в саркофаге открыл свои круглые глаза. Глазные яблоки были золотые, а вместо зрачков вставлены сапфиры. Даже Кудояров, отличавшийся завидным самообладанием, ошеломленный отступил на шаг.
Но вот веки мумии опустились, хранитель накинул на тело покров, водрузил на место маску и закрыл саркофаг.
Никто не в силах был произнести ни слова. Наконец, Кудояров поднял голову и заметил в стене нишу с полками, уставленную цилиндрическими роликами. Он подошел и взял один из них. Это была, вне сомнения, рукопись, выполненная очень четкими, но непонятными знаками, на каком-то незнакомом, прочном и тонком материале, отдаленно напоминающем кинопленку.
– Черт возьми, библиотека!
– молниеносно пронеслось в голове.
– Какое сокровище, какой ключ к тайнам веков! Да, любого археолога хватит кондрашка, заполучи он в руки хоть один такой цилиндрик. Но - какая жалость!
– задерживаться дальше невозможно. Козлов уже трогал его за плечо: пора, пора! Индеец приблизился к начальнику экспедиции и пристально поглядел на него. Потом снял с пальца кольцо и протянул ему.
– Возьмите, Евгений Максимович, - шепнул Козлов.
– Это он неспроста дает, значит - пригодится.
Кудояров поклоном поблагодарил хранителя и надел кольцо. Индеец подошел к стене, надавил одну из пластинок, и стена раздвинулась. Беглецы вступили в узенький проход и пошли вперед, задевая плечами за стены. Вскоре коридор кончился, и шедший последним Фомин ощутил, как за его спиной опустилась каменная глыба. Дальше шел лаз, запахло сырой почвой. Беглецы ползли на четвереньках, то и дело чувствуя, как на головы и спины сыпятся комья земли.
Наконец Козлов сказал: "на выходе". Выход вывел в какой-то цепкий кустарник и над головами беглецов оказалось звездное небо.
– Фонарик пока не зажигайте, Евгений Максимович, держитесь за меня, а остальные друг за друга, - шептал Козлов.
Бетонная дорожка оказалась в нескольких шагах.
– Теперь - бегом! Нужно как можно скорее сесть на глиссер и опередить ураган.
И вдруг звезды исчезли, как будто незримая метла одним махом смела их с небосвода. Беглецы очутились в непроглядной тьме. Провыла в колонии сирена, и наступила зловещая тишина. Сельва чувствовала приближение урагана, все живое стремилось спрятаться, укрыться, уйти в норы, дупла и ямы. Ураган притаился, как тигр, готовый к прыжку. Дышать стало тяжело.