Этап

Бояндин Константин Юрьевич

— Что такое? — удивилась Мария. — Что тебе нужно?

Кошка поскакала в прихожую, села у входной двери и снова мяукнула. И принялась скрести дверной косяк.

— Гулять хочет, — предположила Дарья. — Маша, правда, давай немного подышим свежим воздухом. Потом вернёмся, да?

Они быстро обулись — Кошка не переставала скрести косяк, уже с остервенением, и вышли на улицу. Там, едва только они повернули к скверу, Кошка вырвалась из рук и понеслась — прямо, через дорогу, не обращая внимания на редкие, но несущиеся быстро машины.

— Бежим! —

указала Дарья. — Бежим, нужно догнать её!

Но сами они перешли дорогу по всем правилам, без спешки. Теперь всегда переходят по правилам, и без спешки.

* * *

— Куда они? — поинтересовался дядя Гоша.

— Кошка гулять попросилась, — пояснил Фёдор. — И… Смотрите! Смотрите вон туда!

Сначала дядя Гоша, а потом и все остальные — подбежали к окну — заметили. Окна выходили на тот самый сквер, где была та самая полянка. Дядя Гоша настоял, чтобы можно было или видеть это место, или быстро туда добраться.

То место, среди кустов, как будто кто-то освещал фонарём. Словно пришёл туда и включил фонарь.

— Они бегут туда, — заметил дядя Гоша. — Идёмте за ними!

* * *

Кошки никогда не были стайерами. Но люди и так поняли, куда их ведут. Кошка сидела — отдыхала? — на полпути между домом и полянкой, но вновь бросилась бегом, едва девушки её догнали.

Сама полянка была словно освещена — нет никаких фонарей, прожекторов, Луна за облаками, но всё выглядит ярче, отчётливее, сделаешь шаг с полянки — и всё выглядит так, как и положено ночью.

Они увидели. Всё было, как и в момент прибытия — в пространстве возник овал, но выглядел странно, словно то мельтешение, которое видно на экране телевизора, когда ломается антенный провод. Кошка громко мяукнула и… прыгнула внутрь. В это мельтешение. Дарья бросилась следом, но Мария поймала её за руку.

— Нет, — Мария покачала головой. — Если бы она нас звала, она бы оглянулась. Она всегда оглядывается.

Минуты тянулись, и тянулись, и тянулись. Пять, и десять, и двадцать… Все уже собрались возле овала — все десять. Стояли и молча смотрели, ждали. Кошка выскочила наружу неожиданно — Дарья чуть не подпрыгнула. И вместо молочной каши перед ними появилась картинка. Она плыла, была не очень чёткой, но там были видны очертания того самого зала, и…

— Это он, — прошептала Дарья, схватив Марию за руку. — Он!

Николаев там был не один. Ещё какой-то мужчина стоял рядом, они говорили. Затем…

Николаев вышел из овала. Мария и Дарья бросились к нему, и сразу же расплакались. Он прижимал их к себе и улыбался. И молчал. Просто прижимал к себе.

— Господи, — прошептала Мария, когда смогла говорить. — Я почти перестала надеяться. Даше спасибо, я не знаю, что бы со мной стало.

Дарья просто улыбалась и молчала. Вытирала слёзы, и всё.

Николаев успел обнять всех, поздороваться — а овал не исчезал, продолжал держаться.

— Кто это? — тихо спросила Дарья, схватив Николаева за руку, указав глазами на овал. — Кто он?

— Человек, — отозвался Николаев. Он улыбнулся и помахал человеку рукой, а тот, все видели, помахал в ответ. — Хороший человек, это главное.

Словно солнце взошло над ними. Дарья зажмурилась — вспышка походила на ту, которая при сбросе, и все невольно взялись за руки, но…

Второй овал, куда выше и шире первого, возник напротив первого, шагах в десяти, он касался земли. И с той стороны начинался летний луг. И там был день, и оттуда подуло тёплым ветром, он принёс с собой запах цветов.

Николаев оглянулся — Смирнов, по ту сторону первого овала, улыбнулся и помахал ему рукой. И он помахал в ответ.

Никто не мог сказать ни слова. Кошка, сидевшая у ног Марии, громко мяукнула и подбежала ко второму проходу. Оглянулась и решительно прыгнула туда, на луг. И снова оглянулась и мяукнула.

Дарья схватила Николаева за левую руку, Мария за правую. Он встретился с ними взглядом — и понял всё без слов. Они подошли ко второму проходу, закрыли глаза и шагнули внутрь.

35.

— Господи, как тут красиво! — изумилась Мария, после того, как нашла в себе силы отпустить Николаева. А он, сейчас только осознала, оказался одетым по-зимнему. И рюкзак остался у него на спине. Мария заглянула в карман куртки — оба диска там. Она вытащила их — слепые диски, без названий, без картинок, чистенькие.

— Ты запаришься! — она помогла Николаеву снять рюкзак — в нём нашёлся тот плащ, в котором он когда-то вошёл в зеркальный зал. Дарья тоже сбросила куртку, осталась в том самом платье, в котором встретила двадцать пятый день рождения. Винни-Пух остался в её рюкзаке, но пуговичные глаза игрушки теперь были зелёными. И — он улыбался, а раньше на его лице была сосредоточенная задумчивость.

— Смотрите! — Дарья привстала на цыпочки. — Кругом луг! А остальные? Где они?

Они сразу оглянулись, как вошли — но никакого овала не было, луг и луг. И никого больше.

— Давайте поднимемся на холм, — указал Николаев. — Там и осмотримся.

Они поднимались, ощущая необыкновенную лёгкость во всём теле. Кошка носилась вокруг, охотилась на бабочек, но только изображала удар, не сбивала их.

Они поднялись на холм, и…

— Какая красота! — восхитилась Дарья, указав вперёд рукой. — Смотрите!

Они и сами видели. Город — величественный, большой — красовался в долине впереди. Высокие башни, здания — и недалеко, километра три, рукой подать. На их глазах над городом, высоко в небе, пролетело что-то на большой скорости — самолёт?

Дарья оглянулась.

— Смотрите, там! — указала она рукой в другую сторону. — Кто это?

Николаев с улыбкой вручил ей бинокль. Дарья посмотрела долю секунды, затем передала бинокль Марии. Та взглянула… и рассмеялась.

— Наперегонки? — предложила она, и Дарья, рассмеявшись счастливым смехом, бросилась бежать первой.