Этьен и его тень(изд.1978)
Шрифт:
– А вас нужно было бы еще подержать на каторге за то, что вы не убили Муссолини!..
Лючетти и Кертнер спускались по тропе к моторной лодке, чтобы ехать на Вентотене, а оттуда еще дальше. Марьяни провожал друзей.
– Я политический, я всю жизнь боролся с фашизмом! – твердил он, шагая рядом с рыжебородым капитаном; в глазах у Марьяни стояли слезы.
– Нет, вы уголовник, – настаивал американец. Подошла минута расставания. Друзья обнялись, расцеловались.
От избытка нахлынувших на него чувств Марьяни нагнулся и неожиданно
Как только отчалили и взяли курс на Вентотене, провожающих тут же скрыл край скалы. Моторка ходко пересекала пролив, глубоко-глубоко под ними скрывался кратер потухшего вулкана.
Этьен повернулся спиной к эргастоло.
«Дьявол с ней, с этой тюрьмой, она не стоит того, чтобы на нее оглядываться. Столько отмучился…»
Но разве можно забыть Марьяни? Этьен тотчас же вспомнил, что на Санто-Стефано остались добрые товарищи, которые ждут освобождения, которых еще долго не освободят, потому что они числятся уголовниками.
Этьен торопливо пересел на нос катера, чтобы видеть белое трехэтажное здание на верхнем плато, еще и еще раз мысленно попрощаться с Марьяни, со всеми несчастными, виновными и невиновными, кто еще там оставался и от кого навсегда уезжал бывший Чинкванто Чинкве.
Храни надежду всяк томящийся здесь смертный!..
Лючетти и Кертнер сошли на пристани Вентотене. Но всякая связь с материком прервана.
Ходят слухи, что немцы захватили Рим и двинулись на юг. Но точно никто ничего сказать не мог.
На остров Искья уходил пароходик «Нардуччо», на его борт поднялось восемнадцать освобожденных каторжников.
Кертнер и Лючетти были в числе пассажиров; все-таки ближе к Неаполю.
Но на Искье оказалось беспокойнее и опаснее, чем на Вентотене. Немцы обстреливали Искью с соседних островов, с материка, где у них стояли тяжелые батареи.
Этьен сидел в рыбачьей хижине, не в силах совладать с кашлем, а непоседливый, истосковавшийся по людям Лючетти разгуливал по незнакомому острову, не считаясь с предостережениями.
Этьен услышал близкий разрыв. Он решил, что это бомба, сброшенная с большой высоты.
Донесся крик рыбака-грека, оказавшего приют ему и Лючетти:
– Убили! Ваших убили!
– Где?
– На пристани.
Этьен из последних сил побежал к пристани.
Несколько греков, обитателей острова, сгрудились вокруг тел, лежащих на земле и уже покрытых старым парусом.
Этьена пронзило страшное предчувствие, и тут же он увидел торчащие из-под паруса желтые сандалии.
Мучительно разрывалось сердце, он закричал, но голос его увяз в горле.
Парусину отвернули. Джино Лючетти лежал как живой. Для него хватило одного злого осколка – дырочка в левом боку,
После восемнадцати лет каторги и двух дней свободы оборвалась жизнь Лючетти…
Гроб покрыли красным знаменем. На площади, рядом с пристанью, устроили траурный митинг. Кертнер назвал смерть Лючетти жестокой, несправедливой и сказал про него словами Данте: «Мой друг, который счастью не был другом…»
Не успела траурная процессия отъехать от площади, как начался новый огневой налет. До кладбища добрались уже в темноте и похороны перенесли на утро.
По слухам, фарватер и все пристани в Неаполе заминированы, путь туда закрыт. Значит, нужно плыть в какой-нибудь порт по соседству с Неаполем, лучше всего в Гаэту или в Формию.
По-прежнему ходили слухи, что нацисты заняли Рим и движутся на юг. Спросили шкипера, хозяина парусника, слышал ли он в Гаэте или в Формии о немцах? Шкипер ответил, что вышел из Гаэты 8 сентября утром, немцев там и в помине не было.
И тогда шестеро иностранцев, в том числе Этьен, решили плыть парусником «Мария делла Сальвационе» на материк. Сколько можно ждать другой оказии? Когда еще власти отправят их с неприветливого острова?
Сообща оплатили рейс. Прижимистый и жадный хозяин парусника был далек от сантиментов и мало считался с финансовыми возможностями вчерашних каторжников. Он заломил большую сумму, но нетерпение освобожденных было еще больше. Этьен тоже уплатил за место на паруснике 500 лир, две трети всего своего состояния.
Рыбаки на Искье в один голос говорили о десанте союзников в Салерно, южнее Неаполя. Называли точное время десанта – утро 9 сентября.
Этьен рассудил, что при этом условии Неаполь внезапно стал прифронтовым городом, туда наверняка стягивают немецкие войска для отражения десанта. И безопаснее уплыть от Неаполя на север, тем более что, по словам шкипера парусника, немцев в Гаэте нет.
Как назло, стояла безветренная погода. Старый, с заплатами парус висел вяло, безжизненно и был обречен на безделье. Трудно сказать, кто больше от этого страдал – шесть заждавшихся пассажиров или хозяин парусника, которому не терпелось поскорее убраться с Искьи, подальше от немецких снарядов.
Однако перед рассветом в отель прибежал юнга с парусника и сообщил, что ветер, как он выразился, «проснулся».
Выгнутая ветром парусина несла баркас с пассажирами, говоря по-морскому, на норд-норд-ост. Про запас на дне парусника лежали три пары сухих весел.
Этьен возвращался на материк одновременно и подавленный гибелью Лючетти, и встревоженный.
Сколько ждал он этой возможности – свободно плыть на материк, на волю. Полсотни миль до Формии станут началом его длинного пути домой, в Россию, через границы, через войну, которой, по расчетам Этьена, осталось косить людей и собирать свою кровавую жатву полгода, от силы – год.