Эти синие глаза
Шрифт:
— Что вы, черт вас возьми, творите? — яростно кричала она, молотя его кулаками по спине. — Поставьте меня на землю. Вы совсем спятили? Никогда в жизни…
— Успокойтесь, — сказал Рейли, отмечая про себя, что удары ее довольно сильны для девушки. — Вы все испортили. Вы не дали мне возможности достойно удалиться.
— Достойно?
Бренна даже с головой, свешивающейся с его плеча ухитрялась говорить с царственным презрением:
— Господи! Вы ударили его! Неужели это благородный поступок?
— Я уже сказал вам, — начал Рейли, стараясь выбрать наименее грязный
— Вы ударили его потому, что увидели, как он обращается со своей женой, и это вас разозлило, — бросила она ему обвинение. — Но если вы будете обращаться с ним так, как он обращается с женой, это ничего не изменит. Когда он протрезвеет, он впадет в еще большую ярость и выместит свою злость на ней.
— Нет, — уверенно заявил Рейли, — он не посмеет.
— Он это сделает, Рейли.
Заметив с каким-то болезненным уколом в сердце, что она впервые назвала его по имени, Рейли улыбнулся.
— Он этого не сделает, — снова повторил он. — И то, что я врезал этому негодяю, доставило мне удовлетворение. Так почему же это плохо?
— Вы, — заявила Бренна, — безнадежны. Опустите меня на землю сейчас же.
— Пожалуйста.
Бренна, когда он возвратил ей свободу, надавала ему шлепков, и каждый шлепок сопровождался восклицанием вроде следующих:
— Никогда… не… делайте… этого впредь!
— Ну, — сказал Рейли, — я бы ничего подобного и не делал, если бы вы не явились проверять меня.
— Я вовсе не проверяла вас, — начала она снова нерешительно. — Миссис Мерфи сказала мне, что видела, как Шеннон зашла в амбулаторию, и я подумала, что вам не следовало бы встречаться с Макафи, я решила, что мне лучше опередить вас…
— И последить за мной, — сухо закончил Рейли за нее.
Она нахмурилась.
— Ладно, вы правы, особенно учитывая, что вы избрали такой путь общения с ними. Но я сделала кое-что хорошее. Право, вы не понимаете таких людей, как Харолд Макафи…
— Я не понимаю мерзавцев, которые колотят своих жен, и не замечают, что их дети голодны и ходят в отрепьях?
Он остановился возле Ивы, кобылы Бренны, и протянул девушке руку, чтобы помочь сесть в седло:
— Да, вы правы. Таких я не понимаю.
— Макафи — позор для всех жителей Лайминга на многие поколения. Харолд Макафи, как и его отец и отец его на, гонит виски, но никогда не продает его, потому что все выпивает сам. Он браконьерствует на землях лорда Гленденинга, и лорд Гленденинг позволяет ему это, потому что иначе его дети умерли бы с голоду. Церковь и вся община стараются помочь им по мере сил едой и одеждой, но это все, что они могут, Рейли. Харолд Макафи не изменится, сколько бы вы его ни били. Возможно, вам ваш поступок доставил удовлетворение, но это ничего не меняет. Почему вы так странно держите руку?
— Чтобы помочь вам сесть в седло, — с достоинством ответил Рейли.
Бренна изумленно раскрыла глаза и, не воспользовавшись предложенной помощью, взлетела на лошадь. Однако, усевшись, она потянулась к нему и схватила его за руку, по которой все еще барабанил дождь, доставляя довольно неприятные ощущения. Пока она изучала ссадины Рейли, он дергался, пытаясь высвободить руку.
Она старалась успокоить его, как успокаивают маленьких детей, потом выпустила его ладонь.
— Мой отец, — сообщила она, — всегда наносил Харолду Макафи хороший удар под дых. В этом случае костяшки пальцев страдают меньше.
Рейли, настолько изумленный, что ему трудно было подобрать достойные слова, все-таки пытался что-то сказать, но она пресекла его попытку.
— Я полечу и перевяжу вашу руку, — предложила Бренна.
Потом она повернула свою кобылу и поскакала резвой рысью, даже не бросив взгляда через плечо, чтобы убедиться, что он следует за ней.
Но он ехал следом. Конечно, ехал. Да и разве мог он поступить иначе?
Глава 17
Что она такое делает? Не сошла ли она и впрямь с ума? Ей эта мысль уже приходила в голову.
Только в умопомрачении можно было предложить перевязать руку Рейли Стэнтону и полечить его разбитые пальцы.
После инцидента в бальном зале замка Гленденинг она решила, что для всех будет лучше, если она будет держаться подальше от Рейли Стэнтона. В конце концов она должна была завершить свою работу, а ему следовало заниматься собственной.
Было бы разумнее, если бы они не попадались друг другу на глаза. Но встречаться им все-таки иногда случалось, и, к несчастью, всякий раз в присутствии Рейли Стэнтона щеки Бренны покрывались ярким румянцем, а сердце начинало бешено биться, и она ничего не могла с этим поделать.
Она просто не могла допустить, чтобы на этой ступени ее исследования ее что-то отвлекало, особенно красивый молодой врач из Лондона, способный творить своими руками такие веши, что при одном взгляде на его руки сердце ее начинало петь…
Но ведь она отлично знала, что он снова уедет в Лондон, как только докажет самому себе и своей невесте, какой он блестящий и самоотверженный врач.
Нет. Гораздо лучше было держаться как можно дальше от Рейли Стэнтона, и до сих пор ей это удавалось, потому что он не выходил из своей амбулатории, а она редко покидала Берн-Коттедж. Она по-прежнему не посещала церкви, чтобы избежать новой проповеди преподобного Маршалла и упреков его жены. Благодаря лорду Гленденингу все они были оповещены, что она живет одна в своем коттедже и никто не присматривает за ней.
Преподобный Маршалл был полон готовности написать ее родителям и объяснить им в деталях, каким опасностям Бренна подвергается, и это было причиной того, что она выплачивала Стабену по десять шиллингов за то, что он придерживал до лучших времен почту священника или по крайней мере показывал ее ей прежде, чем отправить в Лохалш. Среди этой корреспонденции она нашла весьма оскорбительное послание, которое обрекла торжественному сожжению в своем камине. Преподобный мог удивляться сколько душе угодно тому, что не получал ответа, но это пренебрежение настолько оскорбило его, что он не повторил попытки.