Этическая мысль

Автор неизвестен

Тот, кто действительно не возмущается, - его вера есть поклонение. Однако поклоняться - что означает верить - значит вместе с тем, что различие природы между верующим и Богом сохраняется как бесконечная пропасть. Ибо мы находим в вере риск возмущения в качестве ее диалектической энергии (или: средства) [1].

1 Здесь возникает небольшая проблема для наблюдателей. Предположим, что все священники здесь или где угодно, священники, которые проповедуют или пишут, являются верующими христианами. Как же получается, что мы никогда не слышали и не читали молитвы, которая между тем была бы весьма естественна для наших дней: "Отче небесный, я благодарю тебя за то, что ты никогда не требовал от человека понимания христианства! в противном случае я был бы последним из несчастных. Чем более я пытаюсь его понять, тем более нахожу его непонятным, тем более нахожу только возможность

возмущения. Вот почему я прошу тебя всегда усиливать это во мне".

Такая молитва была бы действительно ортодоксальной, а если предположить, что уста, ее творящие, искренни, она оказалась бы одновременно безупречно ироничной для всей теологии наших дней. Однако присутствует ли действительно здесь вера? [28]

Однако возмущение, о котором здесь идет речь, позитивно совсем иначе, поскольку рассматривать христианство как неправду и ложь - это значит рассматривать так же Христа.

Чтобы проиллюстрировать такой тип возмущения, неплохо было бы рассмотреть его различные формы; поскольку в принципе оно всегда проистекает из парадокса (то есть от Христа), мы обретаем его всякий раз, когда определяют христианство, а это нельзя сделать, не высказываясь о Христе, не имея его присутствующим в нашем духе *.

* лат.: "в духе", "в сознании": in mente.

Низшая форма возмущения, по-человечески наиболее невинная, - это оставить нерешенным вопрос о Христе, заключить о том, что нельзя позволить себе вынести заключение, сказать, что не веришь, но воздерживаешься от суждения. Такое возмущение, ибо это все же возмущение недоступно большинству, - настолько полно было забыто "Ты должен" христианского императива. Отсюда вытекает и то, что никто не видит возмущения в попытке отодвинуть Христа в разряд безразличных вопросов. Однако такое послание, свойственное христианству, может означать для нас только высший долг, состоящий в том, чтобы выносить заключение относительно Христа. Его существование, факт его нынешней и прошлой реальности господствует над всей нашей жизнью. Если ты это знаешь, возмущением является заключать, что об этом у тебя нет никакого мнения.

Однако во времена, подобные нашим, когда христианство проповедуется со всем известной посредственностью, следует прислушиваться к этому императиву с некоторой осторожностью. Ведь сколько тысяч людей, несомненно, слышали, как проповедуется христианство, не слыхав при этом ни слова о таком императиве. Однако задним числом притворяться, что об этом у нас нет никакого мнения, - это возмущение. Это ведь, по сути, означает отрицание божественности Христа, отрицание его права требовать от каждого, чтобы он имел некое мнение. Бесполезно отвечать на это, что мы при этом не выносим суждение, что мы не говорим "ни да, ни нет по поводу Христа". Ведь тогда нас спросят, безразлично ли нам знать, должны мы или нет иметь мнение относительно Христа. И если мы ответим "нет", мы окажемся в собственной ловушке; а если мы ответим "да", христианство все равно проклянет нас, ибо все мы должны иметь об этом некое мнение, то есть мнение о Христе, и никто не должен иметь дерзость рассматривать жизнь Христа как несущественное курьезное событие. Когда Бог воплощается и становится человеком - это не фантазия, не что-то вроде рискованного предприятия, затеянного, возможно, чтобы избежать той скуки, которая, по дерзкому слову некоторых [29], неизменно сопровождает существование Бога; короче, это происходит отнюдь не ради приключения. Нет, этот акт Бога, этот факт - это сама серьезность жизни. И, в свою очередь, самое важное в этой серьезности - это то, что главный долг всех состоит в том, чтобы иметь об этом некоторое мнение. Когда монарх проезжает через провинциальный город, для него было бы оскорбительным, если бы чиновник без веского оправдания не вышел его поприветствовать; но что бы он подумал о чиновнике, который притворился бы, что вовсе не заметил приезд короля в город, который пытался бы играть роль частного лица и "плевал бы и на Его Величество, и на хартию!" И так же обстоит дело, когда Бог соизволяет сделаться человеком... а вдруг некто (а ведь человек перед Богом - все равно что чиновник перед королем) находит уместным заявить: да! это как раз то, о чем я не собираюсь иметь своего мнения. Ведь так говорят, принимая аристократический вид, только о том, что в глубине души презирают; точно так же за этим высокомерием, которое считает себя беспристрастным, нет ничего, кроме презрения к Богу.

Вторая форма возмущения, все еще негативная, - это страдание. При этом человек, несомненно, чувствует для себя невозможным игнорировать Христа, он не в состоянии оставить подвешенным

весь этот вопрос о Христе, когда возвращается в суету жизни. Однако он все так же остается неспособным верить, спотыкаясь всегда в одной и той же точке - парадоксе. Если угодно, это даже своеобразное воздание должного христианству, поскольку все здесь сводится к убеждению, что вопрос: "Что ты думаешь по поводу Христа?" - это и в самом деле камень преткновения. Человек, таким образом споткнувшийся и впавший в возмущение, проходит через всю свою жизнь как тень - жизнь для него растрачивается понапрасну, поскольку он в глубине души все время возвращается все к той же проблеме. И эта его нереальная жизнь хорошо выражает (как в любви это делает страдание любви несчастной) всю глубокую сущность христианства.

Последняя форма возмущения - это та, которая разбиралась в последней главе, то есть форма позитивная. Она рассматривает христианство как неправду или ложь, она отрицает Христа (его существование, хотя он был тот, кто велел миру быть) в манере докетов [30] и рационалистов: то есть либо Христос - это уже не индивид и имел лишь внешне человеческий образ, либо он просто человек, индивид; так он растекается в поэзию и миф, не претендующие на реальность вместе с докетами, - или же вместе с рационалистами погружается в реальность, которая не может претендовать на божественную природу. Это отрицание Христа, парадокса, в свою очередь, подразумевает отрицание и всего остального в христианстве - греха, отпущения грехов и так далее.

Такая форма яростного возмущения - это грех против Духа Святого. Подобно тому как евреи говорили, что Христос изгоняет дьяволов с помощью главного дьявола *, так и это возмущение делает из Христа изобретение дьявола.

* См.: Матфей: 12. 24

Этот скандал есть грех, возведенный к своей высшей мощи, его трудно бывает встретить, поскольку обычно грех не противопоставляют вере (Тгое), как это надлежит делать христианству.

Напротив, именно это противопоставление составило основу всего этого произведения; начиная с первой части (кн. I, гл. 1), мы сформулировали состояние Я, когда отчаяние полностью отсутствует: в отношении к самому себе, желая быть собою, Я погружается посредством собственной ясной прозрачности в ту силу, которая его полагает. А эта формула, в свою очередь, как мы много раз напоминали, является определением веры [3].

ПРИМЕЧАНИЯ

Книга "Болезнь к смерти" впервые была опубликована в июле 1849 года под псевдонимом Анти-Климакус Использование псевдонимов, фрагментарность изложения, афористичность, пародийность - характерные приемы в творчестве Кьеркегора. Это объясняется стремлением сломать привычные представления читателя о теоретическом сочинении, перейти от прямой, научной формы коммуникации автора и читателя к косвенной. Подчас - как, например, в "Болезни к смерти" - Кьеркегор пародирует стиль и даже употребление тех или иных излюбленных философских терминов своего противника, который к тому же может остаться неназванным. Все это конечно же вызывает у читателя определенные трудности. Однако следует иметь в виду, что косвенная форма изложения открыла Кьеркегору возможность совершенно по-новому, нетривиально осветить, казалось бы, давно ставшие азбучными христианские представления о добре и зле, приблизить их к субъективному опыту современного человека. Наставительность "Болезни к смерти" очевидна, более того - всячески подчеркивается Кьеркегором в противовес сочинениям "спекулятивным", авторы которых стремятся дать научное, объективное представление о нравственности.

Первое упоминание об этой работе встречается в дневнике датского философа в 1847 году (Papirer VIII ' А 497; Papirer VIII1 А 558, А 652 653); здесь, в дневниковых записях Кьеркегора, грех уже определяется как отчаяние.

1 Букв.: "Дух есть "я" (дат.: Aand er Selvet). Ср. аналогичный пассаж из "Понятия страха": "Человек есть синтез души и тела, который создан и удостоен духом" (Begrebet Angest//Kierkegaard S0ren. Samlede Vaerker. Bind 6 K0benhavn, 1962. S. 170), а также: "Значит, человек - это синтез души и тела, он одновременно есть синтез временного и вечного" (там же. С. 173). 367.

2 Явная реминисценция из гегелевской диалектики, в которой непременно присутствует триада: тезис, антитезис и синтез.
– 367

3 О человеке как синтезе, полагаемом перед собственным творцом, см.: L0gstrup К. E. Kierkegaards und Heideggers Existenzanalyse und ihr Verhaltnis zur Verktindigung. Frankfurt a/M., 1950; Sl0k Johannes. Die Anthropologie Kierkegaards. K0benhavn, 1954; Malantschuk G. Begrebet Fordoblese hos S0ren Kierkegaard. Kierkegaardiana II. K0benhavn, 1957. S. 43-53.
– 368.