Это Америка
Шрифт:
И не скучать же такой девушке одной, пока доберется до своего Саши. Бывали у нее встречи с парнями, она им не отказывала, к сексу относилась по — деловому и заниматься им любила. Но никто ей не нравился, поговорить с ними было не о чем. И тут подвернулся Розе интеллигентный мальчик Гена Тотунов, чуть младше нее, тоже студент. Он изучал языки, интересовался всем на свете и совсем не пил — ни вина, ни водки в рот не брал. Роза стала его обхаживать, но как ни крутилась вокруг, он не то что обнять или поцеловать, а даже взять ее за руку не решался. Зато он много и интересно рассуждал, часами мог рассказывать, что читал.
— Я б уехал в Америку, хоть и Россию люблю. Но русских не выпускают, только евреев…
Роза снова подступилась к родителям:
— Другие уезжают, даже русские хотели бы уехать. А мы что, хуже всех, что ли?
Вскоре Михаила вызвали к городскому начальству и предложили уйти с работы заведующего строительной базой «по своему желанию». Михаил поразился:
— По своему желанию?! Да я своими руками эту базу создал, простым рабочим на складе начал, расширил его, людей подбирал. А теперь мне уходить «по своему желанию»?! За что выгоняете, лучше прямо говорите…
С некоторым смущением ему объяснили:
— Понимаешь, мы против тебя ничего не имеем. Но «сверху» велят евреев снимать с руководящей работы. Если бы ты еще был членом партии, мы бы тебя, наверное, отстояли.
— Ах вот оно что! Значит, своим можно, а я — чужой!.. Мало того что за спиной жидом обзывают, так еще и работы лишили!
Домой Михаил пришел взбешенный и брякнул с порога, как отрезал:
— Всё, едем в Израиль! Не хочу здесь больше жить.
Маруся — в слезы.
— Ну чего ты ревешь?
— Как же мы там жить будем, как обустраиваться? Мы ведь уже не молодые.
— Думаешь, такой здоровый мужик, как я, не сможет там устроиться и нам плохо будет? Да я еще горы могу свернуть! Вот увидишь, мы еще лучше заживем.
Маруся не представляла себе жизни без огорода и, всхлипывая, спрашивала:
— А огород я смогу там завести?
— Конечно. Вот если в Америку ехать, то я полагаю, там огородов нет. Американцы все живут в многоэтажных домах — какие уж огороды. А в Израиле, я слыхал, есть поселения, кибуцами называются, так у них огороды, каких тут сроду не видали.
Эта новость Марусю не то чтоб успокоила, но слегка примирила с грядущими переменами.
— Интересно бы знать, какая там жизнь, в этом Израиле? — задумчиво продолжила она.
Но давно обрусевший Михаил никогда жизнью в Израиле не интересовался и не имел о ней представления, а потому ворчливо отвечал:
— Что значит «какая жизнь»? Ну живут люди. По слухам, хорошо живут, иначе бы не ехали туда. Вот приедем, обоснуемся и будем вникать, что за жизнь.
А Роза, узнав о решении родителей, сразу оживилась, развеселилась, стала готовиться.
Но Михаил не знал, что и как нужно делать, чтоб уехать. Роза все выяснила у других евреев: требовалось получить вызов из Израиля. Но от кого и как? В Саранске об этом ничего не знали. Ей посоветовали:
— Поезжай в Москву. Говорят, там возле синагоги по субботам собираются евреи и обсуждают, что и как делать для выезда. Они тебе подскажут.
Поездки в Москву всегда были для Розы праздником — там можно купить что-то модное и нужное, сходить в театр. Но на этот раз ей предстояло важное дело. В Москве жили в Мневниках знакомые. Жили они втроем в однокомнатной квартире, но у них можно переночевать на полу. Она сказала
— Дай мне тысячу рублей, я поеду в Москву, все разузнаю и все сделаю.
Маруся дала ей подарков для хозяев — банки помидоров и огурцов домашнего соления.
— Чтоб не с пустыми руками. Да привези гречки и сахара — рафинада, год уже в магазинах нет.
В Москве Роза в субботу утром поехала на «Площадь Дзержинского» (нынешняя станция «Лубянка») разыскивать синагогу. Она шла по улице и напевала слова из песни Высоцкого «Мишка Шифман»: «Хрена ли нам Мневники — едем в Тель — Авив!..»
На подходе к улице Архипова (Спасоглинищевский переулок) Роза услышала веселую еврейскую музыку и голоса множества людей. Она пошла в эту сторону и увидела густую толпу, все живо что-то обсуждали. Роза в недоумении остановилась послушать [22] . Потом робко вошла в толпу, некоторое время слушала разговоры и исподтишка выбирала — кому бы задать вопрос. Наконец она приметила пару среднего возраста, интеллигентного вида, очевидно мужа с женой. Он, в очках с толстыми линзами, стоял понуро и молча, а женщина заговаривала со многими, что-то записывала, что-то кому-то советовала.
22
В 1970–е годы небольшая часть улицы возле Московской Хоральной синагоги стала штаб — квартирой «невидимой» еврейской общины и диссидентов. Там по субботам собирались сотни активистов и отказников, они называли это место «еврейский центр без крыши», «клуб отказников» или «еврейская горка». Туда же приезжали за советами евреи из провинции. Московские евреи обдумывали там проведение демонстраций, подписывали коллективные письма протестов, обменивались рукописями еврейского самиздата, организовывали группы обучения ивриту и английскому языку и, конечно, ходили в синагогу молиться. На праздники туда приносили мощный радиоусилитель, и на московской земле громко звучали еврейские песни и мелодии.
За «клубом» пристально наблюдали переодетые агенты КГБ, но здесь они никого не арестовывали, чтобы не вызывать лишнего шума. Аресты проводились потом — на квартирах.
Роза приблизилась к ней и задала свой вопрос:
— А как получают письмо — вызов из Израиля?
Женщина посмотрела на ее явно русское лицо и недовольно спросила:
— А вам это зачем? У вас евреи в роду есть?
— Да, у меня отец еврей.
— Ну тогда другое дело. Вы сами откуда?
— Я из Саранска, у нас мало евреев уезжает, поэтому никто ничего толком не знает.
Мужчина мягко заулыбался и тоже вступил в разговор:
— Вы из Саранска? Я знавал людей, которые уехали из Саранска.
— Да, конечно, — смущенно ответила Роза, — кое-кто уехал. Одна наша знакомая семья четыре года назад уехала. Он профессор был, доктор знаменитый, Глинский его фамилия.
— Вы их лично знали?
— Да, они у моего отца квартиру снимали, у нас в доме жили.
Он радостно повернулся к женщине:
— Ой, ой, Соня, слышишь? Она, оказывается, знала Глинских. Как мир-то тесен.
— А вы их тоже знали? — удивилась Роза.
— Да, я их очень хорошо знал. Я до сих пор с ним переписываюсь.