Это Б-о-г мой
Шрифт:
Так что в нашем Танахе содержится очень много разных книг — целая библиотека, повествующая о великих днях древнего народа; и так уж получилось, что библиотека, которую мы называем Танахом, а христиане Библией, кажется одной книгой. Ибо у этой книги есть одна тема — раскрытие Б-жьего закона в повести о народе Израиля, и у этой книги есть один автор — дух Б-жий. Книги Царств — это история. Книга Иова — это драма. Книга Плач Иеремии — это панихида. Книга Псалмов — это антология стихов. И тем не менее включение в Танах всех этих разнородных книг не нарушает его единства, ибо дух у всех книг — один. Если хотите узнать, какой линии придерживались древнееврейские составители, прочтите книгу Бен-Сиры (то есть сына Сиры). Сгусток блестящей мудрости,
Таким образом, еврейская литература вся представляет собою изложение нравственного Закона, рассматриваемого то с одной стороны, то с другой. Все включенные в Танах произведения, в какой бы форме они ни были написаны, служат в конечном итоге этой цели. Закон как таковой называется на иврите галаха (что значит «путь»). Вся же остальная литература есть иллюстрация к закону — агада (то есть «рассказ»).
Теория эволюции
Две мировые религии, более юные, чем иудаизм, — христианство и ислам — утверждают, что еврейский Танах (или, в христианской терминологии, библейский Ветхий Завет) представляет собою лишь пролог к их собственным священным книгам: христианскому Новому Завету и мусульманскому Корану. И христиане и мусульмане в прошлом не раз прилагали серьезные усилия к тому, чтобы обратить евреев в свою веру; иногда это делалось посредством убеждения, а иногда и насильственно. В наше время между этими тремя религиями царит относительный мир, поскольку их внимание устремлено на новую веру которая грозит поглотить все остальные, — на осмотрительное и коварное марксистско-ленинское вероучение, главной исповедью которого стала страшная фраза Фридриха Ницше: «Б-г умер».
Я некомпетентен рассуждать о христианстве или исламе. Неизменная позиция евреев может быть выражена следующим образом. Евреи не нашли в Магометовом Коране такого света идей, какого не было бы в их собственном Священном Писании. И они не сочли возможным молиться и поклоняться человеку — Иисусу из Назарета — как Верховному Существу. Таковы кардинальные разногласия, которые разделяют евреев с мусульманами и христианами. Но и в христианстве и в исламе есть мудрость и сила, которые и позволили им сыграть столь важную роль и занять столь почетное положение в истории человечества: отрицать эту мудрость и силу может разве что слепой.
Однако нелепо утверждать, что иудаизм — на своей собственной основе и со своими собственными священными книгами — не представляет собою целостной религии. Другим людям наша вера может казаться лишь коридором, ведущим в некую квартиру. Но у нас есть свой договор, свой Закон, своя вера и своя судьба — Моисееве видение начала и конца, — и в соответствии с этим, как нам это показано Б-гом, мы живем и умираем подобно тому, как жили и умирали наши предки.
Мысль о том, что иудаизм есть нечто вроде коридора, почти неизбежно приводит к идее, что в Танахе наблюдается постепенный подъем религиозной мудрости — от скромного начала при Моисее до взлета при Исайе, который все-таки не дошел еще до конечной истины, хотя и достиг ближних подступов к ней. Я понимаю, что такая концепция приверженцам других вероучений кажется весьма убедительной. Не вдаваясь в тонкости религиозных диспутов, я хотел бы указать на два или три момента, которые представляются мне совершенно поразительными. Наша еврейская традиция, так же как и все рассказанное в Танахе, не оставляет ни малейшего сомнения в том, что Учение Моисея — это не только основа иудаизма, но и его вершина. Все пророки говорят о том, что их цель — призвать народ Израиля соблюдать Моисеев закон, и никто не призывает дополнить, усовершенствовать или видоизменить этот Закон. Пророки описывают Б-га в свободных и гордых образах — так же, как это делал и Моисей. Их нападки на пустое, формальное приношение жертвы — это отзвуки предостережений Моисея против чисто механического соблюдения обрядов веры. Б-г пророков — это Б-г Моисея. Их Закон — это Закон Моисея. Вплоть до последнего затихающего крика пророка Малахии все, о чем говорит нам Танах, сводится к одному:
«„Помните Закон Моисея“, раба Моего».
Если бы в иудаизме происходила та эволюция, о которой говорилось выше, иудаизм был бы неотличим от любой другой религии, которая выжила и укрепилась. Великие религии рождаются тогда, когда на землю нисходит гении духа, который раскрывает перед людьми новый взгляд на мир и на Б-га. Гений духа уходит, но пока люди продолжают смотреть на мир и на Б-га так, как учил основатель их религии, эта религия продолжает жить. Христианство, развиваясь, не поднимается выше учения Иисуса Христа, и буддизм не поднимается над Буддой, и учение Конфуция — это не какое-то скромное начало, послужившее основой для более высокого и более мудрого конфуцианства. Да, во всех религиях происходили изменения: появлялись новые учителя, новые апостолы, история делала крутые повороты, с течением лет менялись формы и внешние признаки. От горы Елеонской в Иерусалиме до собора Святого Петра в Риме и до собора Святого Павла в Лондоне — долгий путь. Но было бы довольно смело со стороны христианина сказать, что это — путь наверх.
Никто сейчас уже не принимает всерьез примитивную теорию Вельхаузена, согласно которой иудаизм претерпел эволюцию от новообращенного язычника Моисея, поклонявшегося камням, до просвещенного Исайи, стоявшего уже на пороге христианства. Но до сих пор мы нет-нет да и встречаемся с общим взглядом на иудаизм как на религию, сформировавшуюся в процессе развития. Нам, евреям, такая точка зрения чужда. Она противоречит всему, что мы знаем о своем вероучении, и мы не находим ей никакого подтверждения во всей мировой истории.
С чем действительно правомерно было бы сравнить историю религии, так это с историей искусства, как тонко заметил Джордж Сантаяна. И в религии и в искусстве мы видим несколько недосягаемых вершин духа, а между ними — провалы долгих столетии. Если путь английской драматургии от Шекспира до Ноэла Кауарда — это подъем, и если можно назвать подъемом эволюцию скульптуры от Микеланджело до Эпштейна, а музыки — от Моцарта до Стравинского, тогда можно, пожалуй, утверждать и то, что иудаизм тоже развивался от Моисея до Малахии.
С текстом в руках
Великая Хартия Вольностей и Декларация Независимости лежат в музеях под стеклом; это — желтые, сморщенные, выцветшие листы пергамента. Однако и Великая Хартия Вольностей и Декларация Независимости живут своей настоящей жизнью не на этих пергаментах, но в характере общества и государственном строе Великобритании и Соединенных Штатов Америки. И этого уже невозможно изменить, даже если бы треснуло стекло, под него проникла бы влага и в течение одной ночи великие документы превратились бы в мокрую массу или крошево, где нельзя было бы уже различить ни одной буквы.
Каменные скрижали Моисея или Книга Второзакония, написанная, как говорят, Моисеем перед смертью, не лежат под стеклом в музее. Слишком много с тех пор прошло времени. Бульдозеры завоеваний снова и снова заравнивали землю над разрушенными храмами, музеями и хранилищами архивов еврейского народа. После того как две с половиной тысячи лет тому назад вавилоняне разрушили Иерусалим, там мало что осталось. А после того как шесть веков спустя Святой Город был стерт с лица земли Титом, в Иерусалиме не осталось вовсе ничего. То, что дошло до нас от Торы Моисеевой, — это очень, очень поздние копии: самым древним из них — меньше двух тысяч лет. Кроме того, в нашем распоряжении есть и копии Талмуда, в котором постоянно цитируется Тора, но эти копии — еще более поздние.