Это был просто сон...
Шрифт:
Игорек подрос, поправился. "Сколько же времени я провела в клинике?", — мелькнула непрошенная, очень неприятная мысль. Ойнеле сразу же залезла к Ирине на колени, обняла, уткнулась носиком в шею.
Что-то царапало память, что-то насчет дочки. Ирина никак не могла сообразить, что. Голова болела.
Она смотрела, как Игорек общается с Алаверношем — жестами. Быстро же перенял. И вообще… стал такой взрослый. Такой самостоятельный. Весь его страх перед Оль-Лейран — эти, злые, с ушами — куда-то подевался, как рукой сняло.
Сколько же я здесь пробыла?
— Игореша, — сказала Ирина по-русски, — а как у тебя дела?
Он начал пересказывать, часто вставляя в разговор слова из языков Анэйвалы — Дармреа и Оль-Лейран. А говорил про то, какой у него теперь хороший дом. И какие друзья в школе. А школа, мам, совсем настоящая! И что вот сестричка теперь есть. Она, конечно, девчонка — рева-корова, часто хнычет не по делу. Ну, да что с девчонки возьмешь?..
Сестричка. Ирина слушала сынулькин голос и никак не могла связать свои мысли в единое целое. А еще ак-лидан глаз с нее не спускал… вон, сидит, улыбается. Вроде как поодаль, чтобы не мешать, и в то же время совсем о нем не забудешь.
Ирина слушала Игорька вполуха, а сама посматривала на Алаверноша. Тот, ясное дело, молчал по своему обыкновению. Но Ирина видела, как он смотрел на детей. И как Игорек к нему тянулся. Нашли общий язык, вот ведь как.
Алавернош коснулся ее руки. И вновь возникло то громадное чувство, которое всегда поднималось в его присутствии. Вспомнился день, когда она, Ирина, вернулась с Лима, вернулась мертвой, с пустотой в душе. Ведь никого тогда с нею не оказалось рядом. Никого, кроме Алаверноша. Лилайон ак-лидан и тот пришел позже. Причем никакого утешения он не принес, только страх.
Алавернош достал свою планшетку и стал рассказывать ей о детях. О том, что возил Игорька в Центр нейрохирургии на плановый осмотр…
Так это я здесь уже больше месяца! — ахнула про себя Ирина.
… что получил разрешение удочерить Ойнеле. Что Игорек теперь ходит на неполный день в Детский Центр — ему надо много учиться, чтобы догнать своих сверстников, все-таки разница между Ирининой Землей и Анэйвалой значительна. Что, в общем-то, за детей беспокоиться незачем, с ними все хорошо.
"А что еще надо-то?" — удивилась вдруг Ирина. — "Что мне надо, спрашивается? Вот мужчина, который меня любит настолько, что готов моих детей принять как своих… усыновить их… и дети его вроде как принимают тоже… Так что еще нужно?.. Рустама нет… Я не предаю его. Не предаю. Но его нет со мной рядом, нет рядом… когда он так мне — нам! — нужен… нет его… и никогда уже не будет… а мне надо детей поднимать. Смогу я сделать это без Алаверноша? Без работы, с ограничением в правах, с полным курсом психиатрической терапии?"
Такие мысли отдавали изрядной долей цинизма. Такие мысли Ирине не нравились совсем. Она даже удивилась — полно, я ли это?
Но — дети… Ирина знала: дети важнее. Черт с ней, с Ириной. Раз уж жизнь такая у нее вышла, изломанная и исковерканная. Но дети должны расти в семье, с любящими родителями… Правильно ведь, да?
Ак-лидан тоже этого хочет. Вон, улыбается, змей… Вообще, конечно, это его работа. Из несчастных людей делать людей счастливых.
Какими методами — вопрос другой.
Я хочу отсюда выбраться.
Я безумно хочу отсюда выбраться!
— Забери меня отсюда, — тихо сказала Ирина Алаверношу. — Мне здесь плохо.
Он посмотрел на ак-лидана, потом на Ирину.
— Ну его, — враждебно сказала на это Ирина. — Я — нормальная, нормальная. Не больная! Мне здесь плохо, и будет еще хуже, если я останусь. Забери меня отсюда!
Но решение здесь принимать не Алаверношу, Ирина понимала это. Надо было поговорить с Лилайоном ак-лиданом. Не зря же он остался с ними!
Но ак-лидан отказался Ирину отпускать. Ничем его пробить было невозможно.
Он терпеливо, с мягкой улыбкой, отвечал на вопросы Алаверноша. Ирина слушала и чувствовала, как тает надежда. Ей предстояло лечиться в этой клинике, будь она неладна, еще как минимум дней двадцать.
Двадцать дней!
С ума сойти.
Ирине показалось, будто ее душат удавкой. Медленно так, беспощадно. Двадцать дней в психушке! За что?!
И накатило вдруг таким, чисто звериным, животным ужасом. Накатило, и смыло начисто последние остатки рассудка…
Впоследствии, вспоминая о том, что случилось, Ирина никак не могла вспомнить точно, а что, собственно, с ней случилось? Алавернош наотрез отказался рассказывать. Игорька расспросами мучить Ирина не посмела… Лилайона же расспрашивать — от этой мысли сразу же затошнило.
Но это было потом.
… Она пришла в себя в палате. Кажется, это была другая палата. Больше, с двумя широкими окнами. И первое, кого она увидела — а-дмори леангроша. Она крепко зажмурилась, затем открыла глаза. Арэль Дорхайон не испарился. Наоборот, подошел к ней. Поздоровался — вполне вежливо. За его спиной Ирина увидела Непаэля Лилайона. Тот благополучно изображал профессиональное спокойствие.
— Сгинь, пропади, нечистая сила, — пробормотала Ирина по-русски, закрывая лицо локтем.
— Вы в состоянии разговаривать? — спросил а-дмори леангрош.
— Да, — буркнула Ирина неохотно. — А что?
— Хочу задать вам несколько вопросов.
Ак-лидан шевельнулся.
— Да? — обернулся к нему Дорхайон.
— Она ничего не знает, — очень неохотно сказал он.
— Вот как? Тогда расскажите.
— Не хотелось бы. Еще рано.
— О чем вы? — не выдержала Ирина. — Что такого мне рано знать? В чем дело?