Это было в Коканде
Шрифт:
– Ну, в Беш-Арыке как это восприняли?
– спросил Юсуп.
Пассажир ответил, что в Беш-Арыке все рады, все спокойно вздохнули, готовятся к выезду в поля, идет ремонт тракторов. Не до Хамдама... Как будто его и не было.
– Вот судьба...
– сказал он, рассмеявшись.
В поезде было холодно и темно. Поздно вечером поезд пришел в Ташкент.
Юсуп жил неподалеку от вокзала, в привокзальном районе.
Приехав домой, он заснул только под утро. Но и это нельзя было назвать сном. Он лежал измученный, разбитый, то засыпая, то просыпаясь, чувствуя, что его мозг не отдыхает, что разнообразные мысли переполняют его, - причем это были даже не мысли, это были куски полуснов-полувоспоминаний. Он думал о Сашке, о Варе и тут же вспоминал Аввакумова
Он посмотрел на часы. "Пора ехать с отчетом". "Но Хамдам убит... Он отравлен..." "Как я буду говорить с Каримом? Я спрошу его про звонок... Расскажу про Гасанова. Что я сделаю?" "Хамдам отравлен. Почему отравлен? Кто это сказал? Это я сказал". Все эти мысли беспорядочно сменяли одна другую. "Да, он отравлен!" Это был все тот же сон. Юсуп ходил, говорил с хозяйкой об обеде, курил папиросы, вызывал машину. Но все-таки это был сон. Он думал все об одном и том же до боли и до одурения. Он вдруг вспомнил небрежный, торопливый почерк Гасанова, вспомнил, как в своем письме Гасанов охватил сразу беш-арыкскую трагедию. "Что написал Гасанов в ГПУ? Ну, то, что говорил... Ясно".
Хозяйка принесла чай и завтрак. Но Юсупу есть не хотелось. Он отставил поднос в сторону. Внизу около дома загудела машина. Юсуп, залпом выпив стакан чаю, вышел на улицу. Лил дождь. Пешеходы скользили в галошах по слякоти. Юсуп левую руку сунул в карман, там лежал браунинг. Он забыл его оставить дома (браунинг был взят в поездку)...
И как раз в это время, даже в этот час, с Ташкентского аэродрома Лихолетовы улетали в Москву. Днем Юсуп получил от Вари записку:
"Дорогой Юсуп, я не знала, где тебя искать, и поэтому прибегла к старинному, испытанному способу. Мы приехали в Ташкент. Однако нам все равно никак бы не удалось повидаться... Знаешь Сашку! Как водится, в последний момент у него все изменилось. Он говорил утром с округом, и оказался какой-то военный самолет, который через час летит в Москву. Ну, Сашка непременно захотел лететь. Словом, поезда отменяются. Мы сейчас летим. Сашку наконец вызывают в академию. Я пришлю тебе из Москвы наш адрес, когда у нас выяснятся дела и вообще будет что-то определенное. У меня остались ящики с фруктами в гостинице. Умоляю тебя, отправь их багажом, большой скоростью, до востребования, на Казанский вокзал. Все это из-за Сашки. В самолет не влезает. Целую тебя крепко и жду тебя непременно в Москве, если мы действительно там останемся, если Александра примут, чему я мало верю. Сашки нет. В ажиотаже он помчался в округ, обещав, что оттуда вышлет за мной другую машину. Вот я сижу на чемоданах уже час и жду, как дура..."
Приписка: "Нет, все-таки летим. Целую".
51
Перед фасадом нового белого двухэтажного здания чернели куртины обнаженной земли. Из земли торчали остатки стеблей. Дорожки цветника, так же как и летом, все еще были усыпаны гравием, садовник ходил по дорожкам и маленькими железными граблями сгребал в кучу мусор. Сырой гравий хрустел у него под ногами. Ветер проносился с шумом сквозь сучья деревьев. Шуршали по асфальту шины, в туманном воздухе глухо трещали моторы отъезжавших машин. Внутри большого подъезда за стеклянными дверями стояли дежурные милиционеры, проверявшие пропуска, выданные комендатурой.
Шоферы мирно дремали в машинах, стоявших длинным рядом около тротуара. Юсуп прошел мимо них и поднялся по нескольким ступеням к дверям подъезда.
Высокий молодой милиционер-узбек одним движением глаз осмотрел Юсупа, его кожаную куртку и, взяв протянутый ему партбилет, перелистал несколько страничек - от той странички, где была наклеена фотография, до штампа последней уплаты членского взноса...
Юсуп вошел в вестибюль. Электричество еще не горело. Сверху, со второго этажа, спускалась широкая каменная лестница, покрытая красивой дорожкой. В вестибюле было просторно и прохладно.
Юсуп пересек его, свернул направо, прошел мимо второго милиционера, стоявшего возле внутренней лестницы, и вышел из полутемного коридора в приемную Карима.
В конце приемной, около двери в кабинет Карима, помещался стол его секретаря Вахидова. Налево от стола шла дверь в маленькую комнату, где работала русская часть секретариата.
Через плечо у Юсупа была перекинута на ремне по левая сумка. Юсуп был в коричневой фуражке и в кожаной коричневой куртке, почерневшей от зимних дождей.
Вахидов с улыбкой посмотрел на Юсупа, проскочившего между столами, точно между барьерами, и сказал ему, что прием уже кончен.
– Как съездил?
– Отлично... Но я ждать не могу, ты доложи Кариму...
– сказал Юсуп.
– Сейчас узнаю...
– сказал Вахидов и скрылся за тяжелыми темными портьерами, прикрывавшими двойные двери кабинета.
Юсуп сел на стул. Он почувствовал себя как всадник, которому предстоит взять препятствие.
В приемной было темновато. На письменном столе у Вахидова лежала сегодняшняя газета. Юсуп небрежно взял ее. На первой странице были помещены портрет Карима и его речь, в которой он клялся, что сметет с дорог весны всех бюрократов, оппортунистов и классовых врагов. На второй была хроника. На четвертой в углу - "Дневник происшествий".
17-го ночью по дороге на Чирчик произошла автомобильная
авария. Убит ехавший на строительство журналист Гасанов. Шофер
невредим.
Как знать, что почувствовал Юсуп, прочитав эту трехстрочную заметку? Были ли это ужас и крик, или просветление и холод, или жар и отчаяние все эти слова не смогли бы определить точно состояние его сердца. Все его существо насторожилось, ощетинилось, собралось, это был катастрофический момент, напряжение всего его организма, все ощущения его мгновенно кристаллизовались. Сам не понимая - зачем, в силу какого-то темного инстинкта, Юсуп сунул руку в карман за револьвером, но секретарь Вахидов появился в дверях и сказал ему:
– Проходи.
Одетый во все черное (в черную гимнастерку, в черное галифе, в черные мягкие сапоги, без каблуков), секретарь почти расплывался на фоне темно-синих, почти черных портьер. Юсуп поднял голову, и ему показалось, что длинное лицо секретаря повисло в воздухе. Вахидов повторил приглашение, затем приподнял портьеру и, нажав на дверную медную ручку, приотворил дверь, пропуская вперед Юсупа.
Юсуп, прихрамывая, прошел в кабинет. За ним бесшумно закрылась дверь и прошуршала портьера. С этой стороны двери, то есть в кабинете, тоже висели портьеры. Юсуп не сразу заметил Карима. В кабинете полумрак был еще сильнее, чем в приемной. Широкое венецианское окно находилось в нише. За окном виднелся голый сад и небольшой каменный заглохший фонтанчик. Свет из окна растекался по стенам, по широким кожаным креслам, по драгоценному толстому, пушистому ковру, съедавшему звук шагов. На круглом столе стояла пустая хрустальная ваза. Хрупкий зимний луч солнца вдруг скользнул в комнату и, точно трещина, прошел сквозь хрусталь. Карим радостно встретил Юсупа. Юсупу стоило большого труда ответить ему улыбкой. Он опустился в кресло и вытянул больную ногу. Карим прищурился и тоже сел.
Карим сидел за длинным письменным столом красного дерева, стоявшим наискосок от стены к окну. Стол был поставлен так, чтобы свет падал только на посетителя. На столе в симметричном порядке были размещены предметы дорогого чернильного прибора из мрамора и бронзы. По краям стола с подчеркнутой аккуратностью были разложены бювары, большие папки, портфели и книги. В двух бокалах стояли снопы остро отточенных карандашей.
Карим сидел спиной к окну, в темном углу кабинета, лицо Карима оставалось в тени. Свет из сада слегка задевал его левое плечо и левый висок.