Это было в Коканде
Шрифт:
Для следователя было ясно одно - что до сих пор Хамдам гулял на свободе только в силу особых, непонятных причин!
В народе, среди населения кишлаков, в Коканде, среди старых жителей Беш-Арыка и Андархана, давно уже говорили о том, что Хамдам хочет смерти комиссара Юсупа. Всех этих маленьких людей сейчас волновал вопрос: кто победит - Хамдам или Юсуп?
41
Во второй половине октября один из подследственных по делу Хамдама встретился с ним на тюремном дворе. Хамдам остановил его.
– Эй ты, не зарывайся!..
– крикнул он арестанту.
– Не показывай во вред мне. А то я сгною и тебя, и мать твою, и сестру, и жену!
– Как ты меня сгноишь?
– ответил арестант.
– Ты сам гниешь.
– Сегодня я здесь, а завтра дома...
– махнув рукой за тюремные стены, сказал Хамдам.
– Знаешь меня.
Об этом сообщили следователю, но на очной ставке Хамдам отперся от своих слов.
– Я не произносил угроз...
– гордо заявил он.
– Я только предупредил, чтобы этот человек давал правильные сведения. Он лжет, чтобы меня очернить и самому освободиться.
На всех очных ставках с арестованными и свидетелями, привлеченными по этому делу, Хамдам держался уверенно и сознавался только в мелочах. Не отрицая своего влияния на Беш-Арык, он решительно отверг предъявленное ему обвинение в убийстве Артыкматова.
– Старая сплетня...
– сказал Хамдам.
– Пусть мне докажут... Легко говорить. Все можно сказать... Я не убивал. Поручил? Кому?.. Беш-Арык жил моим именем... Теперь всё хотят свалить на меня. Все это - дурацкие слухи.
Он опроверг все свидетельские показания:
– Все лгут... Никаких колхозных растрат. Ничего не брал... Никого ничему не учил... Не вредил. Не мог... Ничего не говорил. Все лгут. Меня хотят погубить враги за то, что я истреблял мусульман... Они не могут мне простить, что я работал для советской власти. Они хитры, как змеи. Теперь они используют вас, чтобы убить меня. Если захотеть, так и голубя можно называть вороной. Делайте как хотите, я ничего не знаю...
Его упорство смущало. Следователи чувствовали загадку в деле. Шли бесконечные допросы. Дело о контрреволюционной группе росло... А Хамдам за это время стремился наладить сношения с внешним миром... Прижиганиями и махорочными компрессами он устроил себе язву на теле, чтобы попасть в больницу. Он рассчитывал, что в больнице будет свободнее. Когда мистификация не удалась, он начал думать о побеге... По ночам ему снилось бегство в Ташкент... Он просыпался мокрый, у него билось сердце, он прижимал руку к груди и мечтал в темноте. Тюрьма спала... В ней даже от стен пахло хлебом и потом. Хамдам ненавидел в эти минуты Карима и в то же время надеялся на него.
Уживчивый Сапар устроился лучше всех. Он быстро подружился с охраной. Топил печи, колол дрова... Он почти не сидел в камере: целыми днями он хлопотал и суетился, то в коридоре тюрьмы, то на дворе. Своей услужливостью он был приятен надзирателям. Они смотрели сквозь пальцы на те мелкие нарушения, которые он себе позволял. Его можно было вызвать в любую минуту дня и ночи, если требовалась какая-нибудь помощь. Сапар все исполнял с охотой. Он надраивал полы и нары и этим так купил завхоза, что тот готов был вечно держать Сапара при себе... На допросах Сапар смеялся, обо всем говорил прямо, резко, скоро, откровенно, не задумываясь... Конечно, о многом, то есть о самом главном, опасном для него и для Хамдама, он молчал.
Однажды вечером надзиратель крикнул Сапару:
– Пойди в четвертый номер. Просит парашу.
Сапар испугался. Он знал, что в No 4 сидит Хамдам... Надзиратель отомкнул дверь ключом и прошел с ключами дальше, оставив Сапара наедине с Хамдамом.
– Рад тебя видеть, Хамдам-ака, живым...
– проговорил Сапар, входя в камеру.
Хамдам приветливо встретил Сапара.
– Ты умница, - сказал он.
– Я не чернил вас... Только в меру, для правды.
– Ты это делал для пользы. Это хорошо. Говорят, ты выходишь в город?
– Иногда выхожу. Мы возим хлеб из пекарни.
– Зайди завтра ко мне. Достань бумагу, карандаш, конверт. Мне письмо надо отправить на волю.
– Хорошо, сделаю...
– сказал Сапар.
Из коридора раздался голос надзирателя:
– Ну, справились?
– Справились!
– крикнул Сапар и, мигнув Хамдаму, выскочил из камеры.
Надзиратель Овечкин, пожилой человек, весело поглядел на Сапара, помчавшегося с парашей в руках по коридору.
Овечкин служил в кокандской тюрьме с 1914 года. Арестанты его любили за невзыскательность. Хамдама он опасался. Разговаривал с ним вежливо и всегда думал, как бы с этим сомнительным арестантом не нажить ему беды.
42
Всю ночь Хамдам не спал, он забылся только под утро и во сне видел своих жен...
"Сон до полуночи исполняется скоро. Утренний сон? Его исполнения надо долго ждать...
– подумал Хамдам, просыпаясь.
– Однако это лучше, чем ничего не ждать".
Утром Хамдам получил от Сапара все, что просил. Утро было хорошее, солнце светило в камеру. Вообще весь этот день, наступивший после разговора с бывшим джигитом Сапаром, показался ему особенным, веселым днем.
Перед вечерней поверкой, когда Сапар сунул ему в окошечко кружку с чаем, Хамдам передал письмо.
Сапар прочитал адрес, и у него задрожали губы. Письмо было адресовано Кариму.
– Я не участвовал в этом деле!
– быстро сказал Сапар.
– Да ты и не участник! Ты только опусти письмо в ящик, - равнодушно ответил Хамдам.
Эту ночь он уже думал о будущем.
Письмо было официальное. В письме он жаловался на то, что его напрасно держат.
Прошла неделя. Хамдам понимал, что Карим не может ответить ему. Но разве нельзя найти иной способ, какой-нибудь знак?.. Перевести в большую, общую камеру, облегчить режим. Хамдам раздражался. Проклятиями он осыпал Карима. Он перестал умываться и целые дни проводил, шагая по маленькой душной камере из угла в угол, пугая соседей.
43
После того, как уборочная кампания кончилась, Юсуп сразу поехал к Лихолетову в Самарканд. Никогда еще Юсуп не жил такой беззаботной и счастливой жизнью, как в этот месяц своего отпуска. Сердце его было спокойно. Ведь он выполнил свой долг. Судьба ему благоприятствовала. Теперь нужно было только ждать того дня, когда обстоятельства всего хамдамовского дела выяснятся окончательно и все виновные понесут заслуженное наказание...
В квартире Лихолетова часто собирались гости (военные работники, сотрудники местных учреждений, представители самаркандских властей). Лихолетов был гостеприимен, жил широко, любил принять людей, часто жертвовал для этого последней копейкой и нередко издевался над самим собой, говоря: "Хорошо живем. Когда пусто, когда густо... когда нет ничего..." Все шли к Лихолетову охотно. Как будто здесь, в простой, обыкновенной обстановке, все обретали то, чего им не хватало дома... Лихолетов умел повеселиться, мог выпить, занятно поговорить. Это было известно всему городу. Каждый шаг Александра отмечался чем-нибудь. Стоило ему прийти в театр, как уже во втором антракте он появлялся за кулисами и знакомился с актерами. Благодаря этой легкости в знакомствах дом Лихолетова был всегда полон гостей.