Это было в Коканде
Шрифт:
Он соскочил с лошади и, подойдя к колодцу, заглянул в его темную горловину. В глубине ничего не было видно. Он швырнул туда камень, камень упал мягко, без плеска...
– Харам!
– крикнул Акбар.
– Они завалили колодец трупами.
– Товарищ начальник... Ручка от гранаты!
– крикнул Грибок. Гранатами кидались!
– Ну, ребята, думать некогда. Догонять надо. Проверь оружие, ребята!
– быстро проговорил Лихолетов.
Красноармейцы опробовали затворы. Все было в порядке.
– Сейчас они где-нибудь в буграх. Те-то двое передовыми были, подсказал старшина.
Взвод снова тронулся. Начало темнеть. Трудно было искать по следам. Песок двигался и заносил всякий след. Тучи, проплывающие по круглому, как чаша, небесному своду, испарялись на ходу, их дождевые капли не успевали дойти до почвы. Гребни сильно дымились. Солнце закатывалось. Горячая красная пыль неслась навстречу отряду, засыпая его. Песок набивался в уши, в глаза, хрустел на зубах, и черная корочка грязи заклеивала губы.
К ночи ветер стал стихать, и в котловине Лихолетов заметил тощий огонек, издали похожий на мигающую свечку. Пользуясь ночной темнотой, пограничники медленно приближались к каравану. Ноги лошадей вязли в песке. Тревога охватила бойцов. У каждого разглядывавшего издали караван заныло сердце. Точно наклеенные на черный бархат, обрисовывались медно-красные силуэты людей, спокойно сидевших возле огня. Было очень тихо, так тихо, что даже сюда, до пограничников, доносился треск горящей травы. Вдруг зафыркал и заплевал верблюд. Пограничники легли на землю и уложили лошадей. Караван почувствовал людей. Там, возле костра, забегали тени, кто-то стал засыпать костер песком, степь утонула во тьме, и сразу вспыхнули огненные точки. Это стреляли караванщики, скрывшись за верблюдами и лошадьми. Они пользовались вьюками и животными, как бруствером.
– Пусть поорут да постреляют... Я знаю этих сумасшедших, - сказал Лихолетов и разделил взвод свой на группы.
– Главное, не торопись... Считай до ста.
Пограничники переждали полчаса, и, как только паника улеглась, Лихолетов свистом подал команду, бойцы вскочили на коней и врассыпную поскакали к разлегшемуся каравану. Лошади натыкались на вьюки и на разложенных в котловине верблюдов. Вой, залпы и дикие крики наполнили степь.
Поймали девять человек. Десятого приволок за ноги старшина Максимов.
– Однорукий...
– сказал он Лихолетову осекшимся, хриплым голосом и бросил труп возле заглохшего костра, будто тушу. Обычно спокойный, старшина сейчас был накален схваткой.
– Ну, показывай, - сказал Александр.
Красноармейцы с трудом раздули огонь. При его дымном свете Лихолетов признал в убитом Зайченко.
– Ты застрелил?
– спросил он Максимова.
– Не знаю, товарищ начальник!.. Я, как шарил везде, попал к верблюдам. Мешок, думал, наткнулся... Потом чувствую, нет - человек... Лежит между двумя верблюдами, вроде спрятавшись...
– объяснил старшина. Шальная, что ли, настигла?
– Мертвый был?
– Мертвый... Вот оказия!
– вздохнул старшина.
Он был, видимо, чем-то расстроен и без нужды шмыгал носом.
Труп еще ближе подтащили к огню.
Лихолетов нагнулся над трупом и приподнял косматую окровавленную голову. Она была еще теплая, и прищуренные глаза смеялись. Пуля попала в глотку и вышла наружу, разорвав на мелкие осколки затылочную кость. С трупа сняли нательный кожаный мешок на шнурке, в мешке было немного денег и отпускной документ института. Маленький и серый, как убитая рысь, Зайченко лежал возле костра распластавшись.
Лихолетов тихо выругался.
Среди девяти связанных двое были в форме афганских солдат, остальные оказались купцами и караванщиками. Арестованных посадили около костра на свет.
– У колодца-то вы работали?
– спросил их Лихолетов.
Арестованные молчали.
– Сволочи... За что же вы прораба сгубили и рабочих? Чем они вам помешали?
– Воды не давал...
– по-русски сказал сарбаз, длинный, рыжий и юркий, как червь.
– Это Кыр-Ягды, Кыр-Ягды. Я его тоже знаю, - зашептал Акбар на ухо Лихолетову.
– Что значит - не давал?..
– спросил Лихолетов.
Расспрашивая этого афганца, Акбар выяснил следующее: напуганный разъездом, караван решил повернуть обратно от границы, на время скрыться, но у них истощился запас воды; удирая, они потеряли бурдюки. Тогда караван попробовал подойти к Новому колодцу. "Седой аскер" - так сарбаз называл прораба Каплю - заявил им, что он их к колодцу не подпустит. Должно быть, Капля сразу догадался, с кем имеет дело. Он послал их за водой на заставу, Он спрятался в песке, роздал своим рабочим винтовки и крикнул, что первый, кто только подойдет к колодцу, будет убит. Караван остановился.
– А как же вы его убили?
– спросил Лихолетов.
– Я не бил!
– ответил рыжий Кыр-Ягды и усмехнулся.
– Наш русский вышел вперед...
– сказал он, показав на труп Зайченко.
– Он крикнул: "Я русский! Я сопровождаю караван! Это беженцы. У меня есть казенная бумага. Я сейчас покажу тебе. Пусти меня одного". Седой аскер пустил его. Русский подошел к колодцу и, ни слова не говоря, бросил три гранаты.
Слушая этот рассказ, красноармейцы невольно опустили головы.
Лихолетов носком тяжелого походного сапога пнул костер так, что из него брызнул огонь.
– Врешь!
– закричал он басмачу.
– Никогда не был русским этот бродяга, эта контра!
Басмач стал кричать, выкатив желтые белки, что русский мертвец именно так поступил. Он не врет.
– Ну, а зачем колодец завалили?
– спросил Максимов, подступая к нему.
Кыр-Ягды посмотрел на старшину, прищурился и сделал вид, что не понял вопроса.
Грибок подошел к огню, снял котелок с костра. Кипятку не было... Вместо него на дне котелка образовалась клейкая песчаная масса.