Это было в Праге. Том 1. Предательство. Борьба

Брянцев Георгий Михайлович

– Вы точно помните, что она была с вами откровенна? – спросил он.

На лице Эльвиры появилась досадливая гримаса. Этот Сойер не доверяет не только другим, но, кажется, и самому себе. Обязательно раз десять переспросит, потребует точности.

– Я знаю, что говорю, – недружелюбно ответила Эльвира.

Прэн поспешил разрядить обстановку.

– Ты ее встречала после войны?

Нет, Эльвира ее не встречала.

– Она тебя узнает, если встретит? – опять спросил Прэн.

– Ты же меня узнал в Лиссабоне! Почему же Роза не узнает?

Сойер

понял, что от Эльвиры ничего больше не добьешься, и, не подав руки, шмыгнул в дверь. Сойер полагался на опытность своего друга и был уверен, что он доведет дело до конца.

Глава пятая

1

Антонин Слива сидел в кабинете Лукаша. Их разделял письменный стол.

Лукаш внимательно прочитал последний документ, лежавший перед ним, подписал и, передавая папку Сливе, спросил:

– Все?

– Нет, еще не все, товарищ Лукаш. Сегодня, имея ваше указание, я посетил Гофбауэра и узнал, что в Праге появился Гоуска. Вернулся. Три дня как вернулся. А вчера его приняли на работу в министерство внешней торговли с личной санкции министра Губерта Рипки. Гофбауэр живет в его доме. Гоуска перевез семью в особняк, а Гофбауэра назначает чем-то вроде управляющего своей загородной виллой. Гофбауэру удалось выяснить интересные обстоятельства. На выселение из особняка Гоуски жильцов и на возвращение особняка старому владельцу имелось письменное предписание министра юстиции Дртины и устное согласие заместителя председателя Совета министров Зенкла.

– Этого можно было ждать, – медленно произнес Лукаш. – И что ты предлагаешь?

– Арестовать его, – не задумываясь ответил Антонин.

Лукаш покусал кончик уса и проговорил неторопливо:

– Ни больше ни меньше, как арестовать?

– Да.

Последовало долгое молчание. Лукаш о чем-то раздумывал. Антонин не мог разгадать его мыслей, хоть и следил за выражением лица Лукаша. Лицо Лукаша оставалось непроницаемым.

Наконец он спросил:

– Значит, арестовать?

– Да, – настойчиво повторил Антонин. Он был твердо убежден, что арест – наиболее правильное решение. Правильное и, пожалуй, единственное. Какие другие меры можно принять?

– А за что?

– И вы спрашиваете – за что? – удивленно спросил Слива и приподнялся с кресла. – Неужели это требует пояснений? За сотрудничество с гестапо.

Лукаш надул щеки и шумно выпустил воздух.

– А кто это может подтвердить?

– Я. В любое время.

– Один ты?

– Да, я. Конечно, я. Кто же, кроме меня? О том, что Гоуска состоял в агентуре Зейдлица, один только я и знаю, я единственный живой свидетель. Ведь досье со всеми материалами на Гоуску похищено.

Лукаш машинально выдвинул ящик письменного стола, задвинул его обратно, потом встал, подошел к окну и, повернувшись спиной к Сливе, стал смотреть на ночную Прагу.

Долго и неподвижно он стоял так, словно

забыв о присутствии подчиненного. Потом, не оборачиваясь, спросил:

– Гоуска знает тебя под именем Сливы?

«Наконец-то!» – с облегчением подумал Антонин и ответил:

– Нет. В то время в подполье я действовал, как помните, под именем Барабаш.

Лукаш отошел от окна, спокойно пододвинул кресло. Казалось, он говорит сам с собою:

– Гм… Барабаш. А теперь Слива. Что бы я думал по этому поводу на месте Гоуски? Гм… Да… Я бы на его месте решил, что Слива удачно пристроился в новых условиях. А как же иначе? Переменил фамилию, похоронил прошлое.

Такая манера думать вслух стала свойственна Лукашу и хорошо известна его подчиненным. И теперь, познакомив Антонина с ходом своих рассуждений, он сказал:

– Получается довольно занятно, как ты находишь?

Слива должен был признать, что действительно получается довольно занятно.

Лукаш продолжал:

– Один гестаповец сбежал в свое время, другой – остался в Праге, замаскировался, и вот судьба снова свела их, и они узнали друг друга.

– Ага, – коротко обронил Слива.

– Допустим на малую секунду, что ты не патриот, а действительно тот предатель, за кого тогда себя выдавал. Как бы отнесся к тебе Гоуска при встрече?

Мысль начальника отдела теперь была совершенно ясна Антонину Сливе. Он ругал себя в душе за то, что не сумел сам додуматься до такой на первый взгляд простой вещи.

Антонин ответил:

– Как к сообщнику.

– Я тоже так полагаю. Да и ты к нему, на месте предателя, должен был отнестись не иначе. Тем более что с островного гестаповского пункта ни одного живого свидетеля не осталось.

– Да, из свидетелей никто не уцелел, – подтвердил Антонин. – За это я ручаюсь.

– Смотри, что получается! Хм… Особняк ему вернули Зенкл и Дртина, на службу устроил Рипка. Нет, нет, арестовывать его преждевременно. Это очевидно, даже если бы и не пропали изобличающие его материалы. Решим так: в ближайшие дни ты встречаешься с Гоуской. Обязательно встречаешься. Но сделай это так, чтобы не ты, а он тебя узнал первым.

– Понял. Все понял, – заверил Слива.

Антонин давно привык к своему новому положению, к новым отношениям с Лукашем. Тем не менее, когда Лукаш обращался к нему не на «вы», как требовала служба, а на «ты», он проникался к нему каким-то теплым, светлым чувством, скорее сыновним, нежели товарищеским. В такие минуты душевные силы его возрастали, и он готов был голову положить, но только выполнить как можно лучше поручения Лукаша.

2

Это осуществилось незадолго до начала занятий в министерстве внешней торговли. Гоуска торопился в должность и при выходе из дому столкнулся лоб ко лбу со стройным молодым человеком в форме Корпуса национальной безопасности. Надо было посторониться. Гоуска поднял голову, и в глазах его отразился ужас.