Это было в Праге. Том 1. Предательство. Борьба
Шрифт:
Ну, что он, Гоуска, доложит Борну? Что комбинат почти полностью восстановлен? Что его продукция растекается по всей Европе, Азии? Что чехи собственными руками подняли город из руин и спокойно обошлись без американской помощи? Нет, в таком тоне он, конечно, говорить не будет. Вернее, умолчит о последнем. Но факт остается фактом.
Примерно к таким же печальным выводам пришел он, осмотрев предприятия в Пльзене.
Здесь тоже похозяйничали янки. За четырнадцать дней до изгнания фашистов из Праги, в тот час, когда в районе Торгау войска Первого Украинского фронта соединились
Пльзенцы с удивлением смотрели на запад. Куда летят машины? Одни говорили, что бомбить немецкого генерал-фельдмаршала Шернера; другие полагали, что с самолетов будет сброшен большой десант в тыл к Шернеру и Туссену; наконец, третьи были убеждены, что бомбовозы летят на Берлин. Но в таком случае, почему через Чехословакию?
Никто не хотел и не мог поверить, что бомбовозы летят на Пльзен. Но это было так. В течение часа они бомбили заводы Шкода.
Янки знали, что делали. Они понимали, кто через самое короткое время станет хозяином стальных гигантов. У них был свой план: если нельзя завладеть, то надо уничтожить. Когда придет время – и новые или старые хозяева захотят возродить заводы, им придется бежать с поклоном к ним же, американцам, и умолять: «Помогите! Без вас мы погибли!»
Но не таким оказался свободный, независимый народ Чехии. У него нашлись и силы и подлинные, бескорыстные друзья. Он не пошел на поклон к американцам.
Человек Сойера, явный недруг чехов, сказал Гоуске:
– Заводы Шкода восстановлены почти на восемьдесят процентов.
– Неужели? – поразился Гоуска.
– Да, как это ни странно.
– И это за какие-нибудь два с лишним года?
Собеседник развел руками. Кого-кого, а этого человека никак нельзя было обвинить в необъективности. Он добавил:
– С конвейеров уже давно сходят локомотивы, тракторы, подъемные краны, станки.
Гоуска поцокал языком и выразил желание заглянут на Праздрой. Они долго бродили по обширной территории старейшего в стране пивоваренного завода, познакомились с производством, осмотрели знаменитые погреба-холодильники, высеченные в скалах, отведали превосходного пльзенского пива.
– Чудесное пиво, правда? – спросил человек Сойера.
Гоуска сделал еще несколько глотков, «прислушался» к своим вкусовым ощущениям и ответил:
– Превосходное! По-моему, оно не хуже, чем до войны. Сколько сейчас выпускает завод?
– Четыреста гектолитров.
– А его производительная мощность?
– Один миллион.
Гоуска присвистнул.
– За чем же остановка? – поинтересовался он.
– За ячменем.
Гоуска подмигнул спутнику, и они вышли из лаборатории. Гоуска огляделся и сказал:
– Через пять-шесть дней завод получит распоряжение правительства об изъятии со складов семидесяти процентов зерна. Поняли?
– Да.
– Это зерно в связи с недородом частично должно пойти на снабжение основных промышленных центров, а частично в семенной фонд. Вам это понятно?
– Да.
– Поэтому в ближайшие же дни зерно придется пустить в переработку. Надо замочить его, но замочить так, чтобы оно перепрело, покрылось плесенью и оказалось непригодным ни на пиво, ни на семена, ни на еду. Как это сделать, я вас учить не буду. Здесь играют роль и сроки, и вентиляция, и разные другие фокусы.
– Понимаю вас.
2
Слива был точен и явился ровно в восемь вечера. Гоуска провел гостя в кабинет, извинился и оставил его.
Прохаживаясь по знакомому обширному кабинету, Слива вспоминал о том, как он впервые вошел в этот дом, как его принял тогда Гоуска, как было решено привлечь в качестве истопника Ярослава Лукаша.
С тех пор минуло два с лишним года. Где был это время Гоуска? В Швейцарии. Чем он занимался там? Пока неизвестно. Известно лишь одно: он возвратился в Прагу, надеясь, что никто не знает о его причастии к гестапо. Еще задолго до приезда Гоуски из Корпуса национальной безопасности пропало досье на его имя, заведенное в свое время начальником островного особого пункта гестапо, штурмбаннфюрером Зейдлицем. Таить нечего, Корпус был и остается объектом жгучего внимания реакции, и работникам Корпуса еще не раз придется тщательно проверять свои ряды. Враги просочились и в Корпус национальной безопасности. Хищение досье на Гоуску – дело их рук. Но они просчитались. Они забыли о том, что, кроме документов, существуют еще и люди.
На что же рассчитывает Гоуска? Что он собирается предпринять? Почему о нем так заботятся Зенкл, Дртина, Рипка?
Верное чутье у начальника Сливы, Ярослава Лукаша. Он сразу сообразил, что Гоуска неспроста явился в Прагу. Другой вопрос – зачем? Но это должно выясниться в самое ближайшее время. Если не проболтается он сам, то сведения будут добыты без его участия.
Но вот явился в кабинет Гоуска. Он был надушен, выбрит, причесан. Его лицо с отвисшими жирными щеками больше, чем всегда, напоминало морду откормленного мопса.
Он взял гостя за обе руки и усердно потряс их.
– Я поражен! Буквально поражен трансформацией, происшедшей с вами, – начал Гоуска, щуря свои маслянистые глазки.
– И я не меньше. Поражен и вашим возвращением в Прагу, и вашим новым положением, – в тон ему ответил Слива.
– Охотно верю. Но вы не станете мне доказывать, что министерство внешней торговли – это совершенно то же, что и Корпус национальной безопасности. А?
– Нет, не стану. Но скажу откровенно, что предпочел бы оказаться на вашем месте. Я не стремился попасть в этот Корпус. Это было бы не только дерзостью, но и сущим безумием. Меня взяли в Корпус вопреки моему желанию.
– Ц-ц-ц! Не горячиться. Только не горячиться. Я не вижу в этом ничего плохого. Между прочим, вы обедали?
– Благодарю. Я сыт.
– Но от стаканчика вина не откажетесь? А? Я привез чудесное вино из Берна. Сосешь и боишься язык проглотить. Полакомимся?
– Пожалуй. Ради нечаянной встречи.
– Вот и прекрасно!
Несколько минут хозяин и гость смаковали действительно редкостное швейцарское вино.
– Сколько вам лет? – неожиданно спросил Гоуска.
– Через два месяца стукнет тридцать.