Это другое
Шрифт:
— Да какие наркоманы, это ведь... как людские силуэты, не? — вскинулась бдительная вторая, в прошлом учительница родного языка и литературы, а теперь вот пенсионерка, как видно, по достоинству оцененная своей Родиной, чтоб ей процветать во веки веков!
— Ой, да мало ли извращенцев, — не вняла непрошибаемая особа. — Насмотрятся этого своего ПикПока и давай в жо...
— Да это-то тут причем? Вон же, пепел, а вон, очертания, как человечьи, на от жару поплывшем асфальте! — возмутилась не видящая связи неравнодушная, за что не раз уже страдала, экс-педагог.
— Так и говорю ж, насмотрются, а потом эти... челленджи свои устраивают! Небось с манекенами тут непотребства всякие... это самое, а потом сожгли их на камеру. Я, давеча, сама такое видела. Там мужик, тьфу, с мужиком и манекеном, махоньким таким, ужас что творили!
— Да зачем же ты погань-то такую смотришь? — перекрестившись, возмутилась очень набожная «старушка», некогда кандидат в члены КПСС.
— Врага надо знать в лицо! — безапелляционно заявила первая, а затем твёрдо добавила. — Всё, мети, Валюх, мети. А то нам сегодня ещё с Подхолмским проулком Катьке нужно подмогнуть. А после обеда мне — в поликлинику. Что-то давление подскочило после того безобразия, с манекеном мальчонки в смысле. А всё из-за вышек этих! 6G которые.
— Свят-свят, спаси и сохрани...
Тогда же, в квартире неподалеку.
— Хорошо, мам. Обязательно. Не забуду покушать, обещаю. Я тоже тебя люблю, — а отложив смартфон, с которым уже привык взаимодействовать по достоинству оценив его возможности, светловолосый юноша расплылся в глуповатой улыбке и, украдкой утерев слезу, отпил кофе, вкус которого ему казался слишком плебейским и ни в какое сравнение не идущим даже с тем же Тхакианским заваром.
Мама Вячеслава Силина, конечно, удивилась необычному дружелюбию её всегда ершистого с нею сына, но отнесла эту странность на то, что кровиночка обзавелся наконец девочкой. Ну, раз не вернулся сегодня ночевать, о возможности чего, к слову, накануне предупреждал, вызвав тогда лишь снисходительную, но добрую улыбку. Не первый же раз. Предупреждал, в смысле. Но тут, как видно, впервые результативный. Что же касается самого юноши с новообразованной личностью из безусого местного юнца Славки и умудренного опытом пришельца Кима, то в конкретном случае перевесили эмоции сироты из другого мира, не знавшего материнской любви и презирающего своего «попутчика» за пренебрежение таким счастьем.
А вот по поводу ночи мама ошиблась. Силин, как для простоты будет отныне именоваться продукт слияния Славки с Кимом, вовсе не исполнил давнюю мечту первого, а, хоть и с трудом, но усыпив одним интересным способом принесенную в квартиру знакомца рыжую, тут же помчал заметать следы, повинуясь «компетентному» мнению местного жителя, взращенного на фильмах и сериалах про всесильные органы правопорядка и страшные спецслужбы с их супертехнологиями, непременно будущими примененными для опознании тел из подворотни.
Нет, как говорится, тела — нет и дела! Теперь осталось порешать с Эльвирой Сомовой. С рыжей одноклассницей Элькой, в смысле.
— Где я? — вошла на кухню закутанная в простыню ещё более лохматая рыжекудрая девушка с проницательными зелеными глазами из-под довольно модных и весьма крупных очков с незначительными диоптриями на своем довольно красивом и небольшом личике, острый подбородок которого, что нечасто встретишь у крупнолицых и редко утонченных рыжих, наряду с правильными чертами делал её просто очаровательной.
— Спасибо за вчера, Элечка! — придвинув к ней тарелку с бутербродами и указав на кофеварку, решил начать игру, одними лишь губами улыбающийся и, пусть всё теми же серыми, но теперь какими-то чужеродными и холодными глазами цепко вглядывающийся в неё, друг детства.
О любви которого, к слову, девушка давно знала, но не считала себя в силах ответить взаимностью, пусть и питала достаточно тёплые, во многом дружеские чувства. Потому-то днём ранее и приняла его, наконец отважившегося, приглашение погулять вечером. Но лишь погулять. Вот только райончик был выбран пусть и близкий к квартире, ключи в кармане от которой жгли Славке бедро, но далеко не тот, к которым привыкли ученики элитной, можно сказать, школы.
— А? — не совсем поняла чуть подзависшая Сомова, пока ещё не паникующая, но близко к тому.
— Спасибо, говорю, — откусив от бутерброда, уже не так проникновенно, а теперь и с набитым ртом, повторил Силин. Однако опомнившись, добавил с чувством. — Любимая.
— Что? Я щас, — в следующий миг рыжая, чьи глаза округлились от осознания сказанного, с топотом умчала в ванную, откуда вскоре раздалось «Ай!» и, после новой порции забавного топота обратно, прозвучало гневное. — Ты врёшь! Ничего не было.
— Настоящий мужчина, да будет тебе известно, знает множество способов, как доказать свою любовь возлюбленной! — ни капли не смутившись, несколько высокопарно заявил в ответ пылкий и, как видно, многоопытный, хотя кажется, что совсем не искренний теперь юноша, как только осознал, что это она только что бегала проверять. — Кофе(поморщившись)*?
* В скобках я буду указывать сопровождающие реплику действия, эмоции, ощущения, отношение к происходящему.
— Я... я всё равно не верю тебе! Что... что это было вчера? Почему у меня в голове всё словно в тумане? Ты опоил меня чем-то? — засыпала вопросами невозмутимо, но с отвращением пьющего ароматный напиток молодого человека возмущенная одноклассница, не узнающая в этом хищнике того травоядного Славика.
— Тише. Сядь, — не терпящим возражения тоном заявил собеседник, потянувшись к очередному бутерброду, на этот раз с сыром. — Какая же отвратительная тут еда. Так вот, вчера мы гуляли, гуляли... гуляли, гуляли и тебе стало плохо. Говорю же, еда плохая, — покачав головой, потянулся за новым бутербродом, теперь с колбасой, недовольный Силин. — Я тебя принёс сюда и уложил спать. Всю ночь, знаешь ли, утирал тебе пот(проникновенно). Кошмары, видать, мучили. Какая гадость... какая гадость эта ваша колбаса.