Это моя земля!
Шрифт:
– Угомонись, – легонько толкает меня кулаком в грудь Миша, – все равно мне идти нужно. Я не просто смогу себя в руках держать, а изначально почти никаких эмоций по всей этой ситуации не испытываю. Значит – кровь мне в голову не ударит, контроль не потеряю железно. А ты, еще раз повторяю, – сторона заинтересованная. Хоть чуть-чуть увлечешься – и придется нового связиста искать… Батя тебя под трибунал, конечно, не отдаст… Не должен, по крайней мере… Но я бы проверять не стал. Так что давай не будем создавать проблем на ровном месте. Ты пойдешь домой, к Женьке, а то как бы она не расстроилась и не обиделась. А я – к «патлатому». И у всех все будет хорошо. Даже у этого дебила, хоть он этого и не поймет, скорее всего. Все, брат-разведчик,
Спорить я не стал, просто крепко пожал ему руку и зашагал по ступенькам лестницы вверх.
На кухнях Женьки не оказалось: на нашей, в компании снова лениво подремывающего на диванной спинке Баси, заканчивали чаепитие Тоня с Полей, на соседской – хозяйничала жена Андрея Бурова Светлана, которая, увидев меня, лишь с легкой укоризной головой покачала: мол, что ж ты так накричал на девочку? Покачала и легонько головой в сторону ее комнаты кивнула. Ну да, намек – прозрачнее некуда. Ё-моё, неужто и вправду обиделась… Фигово будет…
Постучать в Женькину дверь я не успел – она ее сама чуть раньше открыла. Наверное, шаги мои услышала.
– Борь, помоги мне тут, пожалуйста…
Помочь – это я завсегда. Главное, извиняться или оправдываться, а еще хуже – слезы унимать не нужно. Зайдя в комнату, осматриваюсь по сторонам, стараясь угадать предстоящий «фронт работ». Мебель вроде стоит нормально, крупных и ужасно страшных пауков в неярком свете бра тоже не наблюдается. Чем помочь-то?
За спиной негромко клацает язычком замка дверь. Я оборачиваюсь и понимаю, что Женька стоит прямо у меня за спиной, почти вплотную. И пристально глядит снизу вверх мне прямо в глаза. Так мы и стоим несколько секунд.
– И чего ты смотришь, шифоньер ты трехстворчатый? – разбивает повисшую в комнате тишину ее голос. – Поцелуй уже меня, в конце концов! Господи, и почему все мужики – такие идиоты?
Осознав, что я, похоже, действительно самый большой идиот на этом свете, без малейшего усилия подхватываю на руки почти невесомую девушку и целую ее нежные, чуть приоткрытые губы. А потом…
Да, собственно, какое вообще вам дело до того, что было потом?
г. Пересвет, жилой дом на ул. Парковая,
8 апреля, воскресенье, день – вечер
Блин, да что ж у меня так неудачно под спиной в валик свернулось? А черт его знает! Или простыня, или пустой пододеяльник, которым Женька вместо одеяла укрывалась по необычайно теплой для середины весны погоде. Больше вроде нечему. Одежда – та на полу вся. Но вертеться и поправлять – не буду, потерплю. Уж больно радость моя удобно устроилась: голова на моем правом плече, рука – поперек груди, нога, в колене согнутая, – у меня на пузе. Тревожить не хочу.
– Колючий…
Тонкий пальчик осторожно проводит по щеке.
– М-да? А я думал, барышням брутальная трехдневная щетина нравится…
– Дурак, – фыркает Женька куда-то мне в подмышку. – Во-первых, эти твои заросли на физиономии уже, наверное, неделю как не трехдневные и больше на обувную щетку похожи стали, чем на щетину. Во-вторых, нравится она нам чисто внешне, смотрится красиво. А вот на ощупь – не очень. Знаешь, какое от нее потом по коже раздражение?
– Мм? – Я осторожно потерся щекой об ее щеку. – Не, не знаю… И какое же?
– Точно дурак, – с деланым возмущением пихает она меня кулачком в грудь. – Сильное. Красное и зудит.
– Да ладно? – Я пытаюсь повторить маневр, но встречаю чуть более активное сопротивление, сопровождаемое уже вполне реально возмущенным писком.
– Ладно, ладно, больше не буду…
– Вот и не надо, – насупила носик Женька, – а то я буду некрасивая. Ой, а это у тебя что?
Коротко остриженный ноготь легонько касается старого, давно побелевшего, но длинного и неровного шрама на подбородке.
– Бандитская пуля, – протяжно и трагично вздыхаю я.
– А если серьезно?
– А если серьезно – фугас. Большой такой. В первую еще кампанию в головном дозоре шли – и напоролись. Хорошо еще, что БТР под задницами был. А то костей не собрали бы. А так – просто раскидало нас по окрестным кустам, как кукол…
На самом деле было все далеко не так просто и радужно: при том подрыве погиб наводчик, остался без ноги мехвод, да и остальным досталось. Я вот, например, в себя пришел только через пару часов, уже на «сортировке» в полевом медпункте. И это еще повезло – был на голове не стандартный для пехоты СШ-68, а спецназовская «Сфера», которая в момент взрыва на моем многострадальном «чайнике» все же удержалась. Если бы слетела – так со всего размаху головушкой об асфальт и приложился бы. Думаю, на том бы все для меня и закончилось. А так – отделался разорванным в мясо подбородком, рваными ранами на виске и затылке (это когда шлем от удара о землю все же сорвало, а меня дальше по дороге еще несколько метров кувырком протащило) и полным ртом мелкого крошева, что еще совсем недавно было пятью моими зубами. Учитывая обстоятельства – очень легко отделался. Но нужно ли об этом знать Женьке?
– А это? – Пальчик девушки чертит по шраму на виске.
– Тогда же. Ерунда. Оцарапался…
– А вот это?
Уродливые шрамы на моей левой голени не заметить сложно.
– Это уже во вторую. Осколочное. Сразу в госпиталь вывезти не смогли, да и перемотали второпях не шибко аккуратно – грязь в рану попала, нагноение пошло, пришлось «пилюлькиным» рану чистить.
Ага, так все и было. Разве что «не сразу в госпиталь» – это почти четыре дня в полном окружении в разбитой панельной пятиэтажке в Старопромысловском районе. Первые два дня я еще кое-как держался, магазины и ленты пулеметные парням набивал. Потом пошло заражение крови, и в сознание я приходил уже весьма эпизодически. И опять оклемался на ПМП, прямо рок меня в этом плане преследует, но уже на столе у хирурга. Помню, что нога выглядела жутко: черно-бордовая, раздувшаяся, будто колода, вязкая, будто сырая глина. Клянусь, не вру! Своими глазами видел, как медбрат на кожу надавил, а палец в ногу чуть не на две фаланги «утоп». Реально, будто в пластилин. Рана тоже выглядела «аппетитно»: воспаленная, с торчащими из вздувшегося мяса нитками бинта… Хирург мне тогда, помню, посочувствовал еще: мол, зря ты, парень, очнулся, бессознательному мы б тебе ногу-то в два счета отчекрыжили. А теперь как? Воспаление, нога гниет, анестезия не возьмет толком… Больно будет, очень больно. Но я, говорит, постараюсь все побыстрее сделать. Я его за руку схватил, говорю: «Не смей ногу резать, она мне еще пригодится». Тот свое гнет: что слишком рана грязная и заражение сильное. Не сможешь ты, боец, столько терпеть, пока чистить буду, да и заражение… Все равно не выкарабкаешься, мол, ампутировать нужно, тогда есть шансы. Ну, я ему и сказал, что потерпеть и рискнуть готов, а вот если он мне ногу отчекрыжит – на первой попавшейся перекладине вздернусь сразу, как только более-менее оклемаюсь. Не знаю, чем именно я его пронял и убедил, но он взялся. За время операции я кожаную офицерскую портупею, что мне санитар вместо капы меж зубов сунул, сжевал чуть не до состояния марлевого бинта. Зато нога при мне осталась. Но это я, пожалуй, Женьке тоже рассказывать не буду.
– А вот тут?
Женька чуть-чуть сдвинула закинутую на меня ногу и дотронулась до живота.
– Это? А это ножом один деятель постарался. Острым таким. Аж до кишок… Да… – сделал драматическую театральную паузу я. – Двенадцать лет мне было, аппендицит удаляли…
Явно ждавшая очередной истории про Чечню и «бандитские пули» Женька только удивленно глазами захлопала, а потом тихонько хихикнула. И снова провела ладонью по моей щеке.
– Колючий…
– Повторять не обязательно, намек я и с первого раза понял. Схожу, побреюсь… Попозже…