Это мы не проходили
Шрифт:
— Надежда Александровна, — не сдавалась Лена, — помните, когда мы только поступали в институт, вы каждого спрашивали, почему он выбрал профессию учителя?
— Помню, — усмехнулась Надежда Александровна. — Все врали без зазрения совести.
— А я?
Очевидно, Якушева пользовалась особым расположением завкафедрой — пожилая женщина была с ней на «ты».
— Ты сказала, что еще с первого класса мечтала ставить отметки.
Все засмеялись.
— Комиссия тогда тоже засмеялась. Но это, кажется, был единственный ответ, похожий на правду, — заметила Надежда Александровна.
— Теперь я ненавижу ставить отметки, — сказала Лена, — но тогда я вам не соврала. Так вот, поверьте мне и на этот раз. Я вовсе не собираюсь выходить замуж за Юру Рябинина. Он мне не нравится.
В кабинете педагогики стало совсем тихо.
Юра ошалело смотрел на Лену, а та сидела спокойно, как будто не сказала ничего особенного.
— Допустим, — постаралась Надежда Александровна разрядить неловкую паузу. — Но в группу уже назначена естественница. Ты будешь у нее хлеб отбивать. — И завкафедрой кивнула на очень некрасивую девушку.
Но эта девушка вдруг заявила:
— Надежда Александровна… можно мне не ехать сейчас?
— Почему? — строго спросила завкафедрой.
— Я… вы знаете… на днях выхожу замуж, — застенчиво потупилась очень некрасивая девушка.
В гулком тамбуре, на фоне вагонного окна Юра и Лена застыли в долгом поцелуе. Сюда еле доносилась студенческая песня, в которой, как обычно, в залихватской манере говорилось о дальних дорогах. Земной шар панибратски назывался «шариком». Он не так уж велик, говорилось в песне, а потому и никаких земных расстояний не стоит страшиться любящим сердцам.
— Ну вот, а ты сказала, что не собираешься за меня замуж, — с трудом переводя дыхание, упрекнул Юра Лену.
— А я действительно не собираюсь, — так же ответила Лена.
— Почему?
— По-моему, в тебе нет самого главного, что я ценю в человеке.
Она произнесла эти слова шепотом, и можно было догадаться, что Лена и Юра еще долго простоят в гулком тамбуре.
По улице южного города под ослепительно голубым небом Юра и Лена шли вместе.
— Куда теперь ни приедешь — везде свои Черемушки. Надеюсь, сегодня у нас только знакомство, а уроки начнутся завтра? — сказал Юра.
Лена кивнула.
— Между прочим, в центре города я вчера ночью засек вывески кафе и ресторанов. А нас вон куда завезли.
Они шли мимо новых блочных домов. Под ногами хлюпал тающий снег.
— Поближе к нашей школе. Здесь, наверно, тоже что-нибудь найдется, — ответила Лена рассеянно.
Кроме новых домов, кое-где еще попадались и старые — типичные окраинные особняки приморского южного города. Некоторые из них готовились к сносу, другие, наоборот, к ремонту.
Вся компания девушек шла впереди Лены и Юры, вглядываясь в номера домов и таблички с названиями улиц. То и дело навстречу им попадались моряки, и это нравилось и морякам и девушкам.
На секунду практикантки задержались возле кафе-закусочной типа модерновой «стекляшки», по всем приметам только что сданной в эксплуатацию — территория вокруг нее всё еще не была очищена от следов строительства.
Но, как видно, с первых дней существования «стекляшка» сразу стала пристанищем для хмурых, небритых мужчин, жаждущих опохмелиться. И хоть сквозь стекло было видно, что продают в ней сосиски и другую заманчивую для голодного человека снедь, компания девушек войти в закусочную не решилась.
Лена остановилась возле «стекляшки».
— Зайдем? — предложила она Юре.
— То есть? — удивился Юра.
— Там можно поесть. Ты что? Испугался?
— Мне-то что. Я не за себя, а за тебя, — ответил Рябинин. — Ты же знаешь, у меня по дзю-до разряд.
— Юра, давай договоримся: ты за меня никогда не бойся. Ладно?
Лена сказала это так значительно, что Юра даже оторопел. Потом он послушно последовал за Леной в «стекляшку».
На роскошной автоматической кофеварке, так же как и на музыкальном автомате, висела картонка с надписью: «Не работает». На электрической плитке булькал огромный чайник, в который буфетчица опрокинула содержимое консервной банки «Кофе с молоком». Но люди, стоявшие в очереди перед Леной и Юрой, этим чайником не интересовались.
— Пиво есть? — хрипло спросил один из них.
— Есть, — с усталой злостью ответила буфетчица.
— Дайте кружку, сто грамм и яйцо, — еще раз прохрипел мужчина.
Сто грамм он опрокинул в кружку с пивом, а яйцо схватил с тарелки и, мгновенно разбив его о прилавок, стал тут же отколупывать скорлупу, не в силах совладать с охватившим его нетерпением.
— Гражданин, сядь за столик! Свинюшник мне тут, понимаете, устраивают! А небось дома жена, дети есть. Глаза бы мои на вас не смотрели!.. Вам что, гражданин?
Это продавщица обратилась уже к Юре.
— Что возьмем? — спросил Юра у Лены тихо.
Продавщица как-то сразу переменилась в лице, терпеливо наблюдая за Леной, которая скользила взглядом по тарелкам со снедью, выставленным в стеклянном холодильнике буфета.
— Килечки я сегодня сама из банки вынула, — неожиданно приветливо сказала продавщица.
— Спасибо, — ответила Лена, — кильки мы не будем, а вот если можно…
Столик, за которым сидели Юра и Лена, производил впечатление чуда среди замусоренных столов с яичной скорлупой, окурками и засохшей горчицей на грязных блюдцах.
Пластиковая крышка их столика сияла чистотой. Бумажные салфетки, свежая горчица в банке из-под майонеза, дымящийся кофе с молоком в бумажных стаканчиках — все это казалось здесь невероятным.
Когда буфетчица принесла шипящие на сковородках яичницы, Лена хозяйственно вытирала салфеткой чайную ложку.
— Не бойтесь, — сказала буфетчица, — я их сама кипятком…
— Спасибо, — поблагодарила Лена.
А чудо продолжалось. Люди, сидевшие за соседними столиками, старались вести себя потише. Многие готовые сорваться с языка крепкие выражения на этот раз не прозвучали.