Это проклятое ремесло
Шрифт:
— Вы берете пассажиров?
Матиас вильнул в сторону, а блондинка вскрикнула. В зеркало заднего вида я заметил, как побелело лицо моего коллеги. Мы проезжали вдоль пихтового леса. Надпись на обочине предупреждала автомобилистов быть внимательней к косулям.
— Остановись, Матиас!
Он затормозил и остановился
— Лапы вверх, вы оба!
Они подчинились.
— Матиас, — сказал я ему, — когда выбираешь такую профессию, как наша, надо забыть про деньги или сгоришь. Это святое, третьего не дано, ты понимаешь?
Он выругался. — Брат-греховодник с проповедью о честности!
— Матиас, ты более мерзок, чем последний отброс, который когда-либо попадал в мусорный контейнер... Глупец и подлец! Кретин и пройдоха!
— Эй, достаточно!
— Только ты встретил неожиданное препятствие, мой малыш! Я не гений, но умею делать дело, знаю свое ремесло, это заменяет...
Грета опустила руку. Из кармана на дверце авто она выхватила оружие. У меня вырвалось ругательство, мой револьвер пролаял. Пуля прошла сквозь висок и разбила боковое стекло. Тело женщины медленно клонилось к Матиасу... Неожиданно он стал жалким, бледным, размякшим. Я посмотрел на него с сожалением...
— Ты решил, что обвел меня вокруг пальца? Ты хотел воспользоваться мной как козлом отпущения?
Он ничего не отвечал.
— Иди, выходи отсюда...
— Что ты собираешься делать, Сан Антонио? — пробормотал он.
— Вытаскивай мадам. Опасно держать ее в машине.
Он пытался прочесть мои намерения на моем лице, но встретил лишь непроницаемый взгляд.
— Давай, быстро, я спешу! Бери свою кралю и неси в лес, пока никого нет.
Он подчинился.
— Не вздумай бежать, Матиас, пуля догонит! И не пытайся полезть за своей пушкой — я стреляю быстрее тебя.
Он вышел из машины, я следовал за ним по пятам. Он открыл дверцу и вытащил Грету. Слезы текли по его безжизненному лицу.
— Ты ее любил по-настоящему?
— Да, Сан Антонио. Это все она придумала, я просто потерял голову.
— Хорошо. Хватай ее и иди!
Он взял ее на руки без отвращения, не как труп, а как любимую женщину....
Мы пошли по дикому папоротнику... Углубились в сырую темноту леса. Размытый мерзкий голубоватый церковный свет царил в чаще. В десяти метрах я увидел просеку.
— Положи ее там, Матиас.
Он шагал пошатываясь, медленно опустился на колени и положил ее у кустарника, покрытого каплями росы. Затем он выпрямился, нерешительный, опустив руки и приоткрыв рот. Он смотрел на меня. Я стоял напротив, прижимая револьвер к бедру...
— Что ты будешь делать теперь? — спросил он безжизненным голосом.
Я вздохнул, горло пересохло.
— А что ты хочешь, чтобы я сделал? Я жал на гашетку, пока магазин не опустел. Затем я бросил оружие на тело Матиаса, содрогавшееся в кустах ежевики. Опустив голову я вернулся к машине. Я проверил, там миллион и таможенные документы и сел за руль. На сердце у меня была тяжесть...
У американского лимузина была автоматическая коробка передач. Я тронулся совсем медленно. В этом лесу было прохладно... Но не как в церкви, а как в склепе. Я ехал не торопясь, как человек, который закончил свою работу и которому некуда спешить. А моя работа была изнурительной, угнетающей!
Тут и там эмалированные щиты вновь и внювь призывали пожалеть косуль. Я с грустью смотрел на них. Люди в Швейцарии очень добры к животным. Это и понятно, швейцарские друзья, — я буду очень внимателен к косулям!