Это Тбилиси, детка!
Шрифт:
– Он сказал, что надо бабам роги обламывать.
– Правильно сказал. Таким, как вы, обязательно. Чтоб не писали ничего. Идите, у станка постойте. За плугом ходите. Так нет, легкий хлеб нашли. Все правильно старцы говорили. Перед антихристом всякая шваль в церковь придет. Это точно про вас подразумевается. Однозначно. И не носи мне больше эти журналы. А то я прочту, и у меня давление поднимается, что за дурь такая…
Такую штуку, как сумка-пояс, сто процентов не одобрит моя соседка. До того она никак не могла пережить рюкзачок, с которым я мотаюсь по району, – легко, руки
– Ты немного думай, как выглядишь со стороны! Пора бы остепениться. Ты в паспорт хоть иногда заглядывай. Прошлый раз стою в церкви, смотрю, забегают двое, не пойми кто, не то бомжи, не то беженцы. Куртка, юбка до пола, такие сейчас не носят. Присмотрелась – ты со своим Эйнштейном. А сзади еще рюкзак с какой-то позорной надписью болтается. Ужас. Мне захотелось спрятаться и сделать вид, что я тебя не знаю.
– Там «Барселона» написано.
– Тем более. Храм, святое место, и тут ты с какой-то пакостью подростковой. Купи себе приличную классическую сумку. Хватит жмотиться.
– Мне так удобно.
– Эээ, больное поколение и больные мозги.
– А я тебе говорю – не взойдет! – Зина ткнула пальцем в только что сделанную мной ямку. – Не занимайся глупостями. Сизифов труд.
– Я все-таки попробую.
Вчера у меня возникла гениальная идея – бороться с глобальным потеплением подручными средствами в нашем Ваке-парке. Ранним утром, не привлекая внимания, сажать куда попало косточки персиков и слив. Авось сами взойдут. Ученые сказали, если посадить 300 триллионов деревьев, то климат понемногу сядет в свои давно покинутые санки.
– А я тебе говорю, должно быть 30 сантиметров глубины, потом тщательно утрамбовать почву, а твои ямки какая-то пародия. Придет уборщица и метлой косточки сметет.
– По теории вероятности что-нибудь да останется.
– Ты все делаешь не так: стираешь плохо, готовишь бурду, уроки проводишь непрофессионально, рассказы пишешь бред бредом. Ах да, еще нагло поешь, хотя слуха нет напрочь…
Рассадила я свои косточки, гуляем дальше.
Зина неожиданно говорит:
– У меня икра баклажанная в холодильнике. Забери своему соколику. Видела его вчера в автобусе. В чем только душа держится. На твоих супах долго не протянет. Представила себя на его месте, чуть не заплакала. Забери, короче. Но не говори, что от меня…
День рождения
Утро началось со звонка Зины. Она поздравила меня в своем непревзойденном стиле.
– Здоровья тебе, терпения, денег побольше, ты ж на них зацикленная, – начала она вполне мирно, но постепенно тон пошел на взлет: – И приди, забери подарок, не задерживай меня!
– Я к подруге хотела заскочить, поздравить.
– Сперва ко мне, говорю, зайди и возьми подарок, я тороплюсь. А потом убирайся к кому хочешь!
– Я вечером забегу.
– Знаю я тебя, пока полгорода своих босяцких подружек не обойдешь, не появишься. Забери сейчас же, не нервируй меня! Я и так из-за тебя не сплю, о детях этой Лизико думаю. Лазишь к ним каждый день, строчишь там свои дуплетские рассказы, нет чтобы детей взять и в зоопарк сводить.
– Я там сижу, пока сын в школе.
– А ты в субботу забери.
– В субботу у меня три урока.
– В воскресенье забери!
– Мы на футбол идем.
– Надоела
Трубка летит на рычаг.
Зинина ванная
На днях Зину накрыло искушение. Пришло, откуда не ждали. Заготовила Зина для Наташи собранную гуманитарную помощь: пачку макарон, постное масло и еще что-то по мелочи. С Наташей у Зины отношения так себе, как пишут в житиях, теплохладные, а в газетах – официально-дружественные. По факту простые. Зина с Наташей иногда нос к носу в церкви встречаются, известное дело, раскланиваются, говорят дежурное «С праздником!». У Зины жажда деятельности, по слову доктора Гааза: «Спешите делать добро». У Наташи та же жажда присутствует, но нет возможности: пятеро детей и муж-инвалид на шее вместо золотой медали телепаются. Сняла бы с радостью, да пристроить некуда. Вот и приходится содержать эту ораву трудами праведными – по домам ходить убираться. Зине в этом плане проще, одна-одинешенька.
Так вот, договорились они о встрече. Наташа зашла к ней после работы, взяла заготовленный пакет и вдруг говорит:
– Зин, ты ж не против, если я у тебя сполоснусь. После уборки этой неохота как чушка домой ехать.
Зина от такой наглости опешила, но промолчала.
Наташа ничтоже сумняшеся восприняла ее молчание как призыв к действию и сразу хлоп-топ, в ванной оказалась. А в ванной Зина как раз недавно ремонт закончила, душевую кабину установила, кафель поменяла, ну и побелку, само собой, освежила. Короче, президента не стыдно туда впустить, не то что Наташу.
Что правда, то правда, Наташа быстро закруглилась и вскоре выпорхнула с мокрой головой. Взяла пакет и поехала домой на другой конец города.
Зина осталась сидеть с испорченным вконец настроением.
– Вот что за человек эта Наталья? Я к ней со всей душой, а она так нагло себя ведет. Без разрешения в мою ванную лезет. Эх, и еще верующие люди…
Так ей эта заноза в сердце вошла, что не отпустило, пока Зина другой прихожанке, Кетино, не пожаловалась. Кетино тоже человек духовный. С рассуждением подошла к проблеме:
– Вай, как нехорошо вышло. Давай я с Наташей поговорю. В искушение она тебя ввела.
Недолго думая, позвонила Наташе и говорит, мол, так поступать нехорошо, Зине неприятно.
Наташа глаза вытаращила.
– Что такого страшного произошло? Мы братья-сестры во Христе. В первом веке все общее было. А тут, представляешь, в ванной выкупаться нельзя. Как будто я испортила что или сломала. Вот люди сами себе проблемы создают. Проще надо быть. Сама знаешь, Амвросий Оптинский как говорил: «Где просто, там ангелов сто, а где мудрено, нет ни одного». Несознательность какая. Еще туда же, в церковь ходит, причащается.
Короче, натурально рассорились люди из-за ванной. Такой вот печальный расклад случился на ровном месте.
Веревка
Восемь часов утра. Возвращаемся с Зиной из парка и говорим о том о сем.
Наша улица пока только просыпается. Вдруг с балкона на третьем этаже доносится неуверенное:
– Зина, это ты?
– Я.
Сверху спускается целлофановый мешок на веревке. Зина обрадованно кричит:
– Этери, давай!
– Замучила я тебя, – вздыхает Этери и понемногу спускает веревку.