Этот большой мир
Шрифт:
Что ж, шок я уже испытал – когда ледяное жало кольнуло в сердце, оставив на прощание с бренным миром минуты полторы. Да убеждаться ни в чём не надо, всё ясней ясного: руки подростка, одежда, корочки с золочёным спутником, одежда, в конце концов. Зеркала, правда, нет, но я почему-то не сомневаюсь, что в нём увижу…
Так вот, об одежде. Всё до боли знакомо – куртка, ботинки на шнурках, школьная форма… стоп, отставить! Из неё в наличии только брюки из плотной тёмно-синей ткани, а вот «верх» неуставной. То есть, как раз-таки уставной, тот, что полагается ребятам и девчонкам, занимающимся в упомянутом кружке юных космонавтов: офицерская зелёная рубашка хэбэ, зелёный офицерский же галстук, носимый вместо пионерского, красного. А если засунуть ладонь под распахнутую по случаю тёплой погоды куртку – можно нащупать на плечах и погоны, прапорщицкие, гладкие, без просветов и звёздочек, зато с приклеенной наискось голубой матерчатой полоской и «крылышками» технического состава ВВС с радиальным пятицилиндровым движком и рубиновой звёздочкой в центре пропеллера. «Юные лётчики», занимавшиеся по соседству с нами, носили на погонах «гладкие» крылышки лётного состава, причём и те и другие чрезвычайно гордились своим аксессуарами…
Стоп, это всё потом. А сейчас важно вот что: если я в этой форме, то, значит, после школы успел зайти домой и переодеться перед походом во Дворец. Я нередко так делал: занятия начинались часов в шесть, и я шёл на Ленинские пешком, или проезжал несколько остановок на троллейбусе – после чего перекусывал в дворцовском буфете, и дожидался товарищей по кружку вот здесь, на аллее. Иногда приходил пораньше, часа в четыре – как, вероятно, случилось это и сейчас, ведь на небе пока ни намёка на сумерки, а темнеет в апреле довольно рано…
Так, если мои соображения верны – то и в сумке должны быть не школьные учебники, а несколько иное содержимое. Проверить это несложно, достаточно потянуть за металлический язычок, застёжка-молния» разойдётся, открывая моему взору содержимое. Сумка у меня тёмно-синяя, не слишком большая, с белым контуром мотоцикла и надписью «Мотоспорт». Такие в середине семидесятых стремительно вытеснили школьные портфели – они, и сумки с рисунком «жигуля-тройки» и надписями латиницей «Лада-Автоэкспорт». Дефицит, однако был, не всякому доставалась – мне вот, к примеру пришлось обходиться менее вместительным «мотовариантом».
И что же у нас внутри? Так… две общие тетрадки для занятий в кружке… журнал «Техника-Молодёжи» – мартовский номер 1975 года… а это что?
Две книги, обложку одной из которых я узнал с первого взгляда. У меня такая была в школе, и уцелела во всех переездах и перетрясках домашней библиотеки – довольно старый, шестьдесят пятого года томик Фрэнсиса Карсака «Робинзоны космоса» – издательство «Мысль», в бумажной потрёпанной суперобложке с изображениями, похожих одновременно на наскальные рисунки и на творения художников-абстракционистов: две угловатые, ломаные фигуры кентавров, один с луком, другой с копьём в поднятой руке.
А вот со второй случилась заминка. Хайнлайн, сборник «Тоннель в небо» и несколько рассказов. Маленький пухлый, в бумажной обложке (позже такие станут называть «покетбуки») из серии «Зарубежная фантастика» издательства «Мир» – и вот он неожиданно меня озадачил. Дело в том, что во времена оны я собирал эту серию, приобрёл почти все издания, хорошо знал её историю – но вот этой конкретной книги, хоть убейте, в руках не держал! Семьдесят пятый год, как гласила надпись на обложке – ну да, конечно, годом раньше, в семьдесят четвёртом издательство сменило дизайн серии на тот, что продержался до самого её закрытия в девяносто девятом. Но ведь, если память мне не изменяет, в семьдесят пятом было два выпуска: роман «Мутант-59» выпуск, сборник «Человек-компьютер», с главным произведением в виде известного романа Майкла Крайтона. Но чтобы Хайнлайн, да ещё и «Тоннель в небо»? Нет, ни хрена не помню.
…неужто, склероз передаётся при попаданстве? Если так – то дело худо…
Холодный нос снова ткнулся, на этот раз – в руки.
– Тебе чего, зверь?
Бритти виляла хвостом и глядела на меня снизу вверх, время от времени скашивая глаз с намёком на что-то, лежащее слева от меня, на скамейке. Я посмотрел – ну конечно, ножик с насаженной на его кончик «канапешкой» из сала и бородинского хлеба. Нелёгкое испытание, понимаю – так вкусно, а хозяин зажал, и занят какой-то ерундой, вместо того, чтобы покормить маленькую собаченьку!
– Ну, сейчас-сейчас, потерпи…
Ладно, Бог с ним, с Хайнлайном, может, и вправду, запамятовал… Я потянулся к ножу, взял – узкий кончик лезвия проткнул крошечный бутербродик насквозь и высовывался на пару миллиметров из розоватого сала – и тут меня словно током прошибло. Хорошим таким, на все двести двадцать вольт…
…всё, что я только что лихорадочно осматривал – от покетбука до собственных башмаков, – всё родом отсюда, из 1975-го года от Рождества Христова! Или «нашей эры», как было принято при советской действительности. Иначе, строго говоря, и быть не может – ведь переносу-то подверглась только «универсальное жизненное начало, витальная сила, присутствующая в каждом живом существе», она же «бессмертная субстанция, придающая целостность и непрерывность индивидуальному существованию». То есть душа, как учит нас Большая Советская Энциклопедия. Или личность, если кому-то так понятнее…
Но загвоздка в том, что упомянутый «субстрат всех сознательных и бессознательных психических процессов» есть явление сугубо нематериальное, умозрительное, о чём БСЭ и сообщает в той же самой статье. А нож, лежащий сейчас в нескольких сантиметрах от полы моей куртки, как и нанизанная на его кончик закуска – вполне материальны, что ясно хотя бы из аппетитного аромата, от которого у Бритьки слюни из пасти свешиваются чуть ли не до земли. Я даже отодвинулся чуть в сторону, чтобы избежать искушения потыкать нож пальцем – а не развеется ли? Но тут же взял себя в руки, двумя пальцами (не без некоторого, надо сказать, трепета) взялся за инструмент, снял канапешку и протянул собаке. За что немедленно был вознаграждён порцией слюней на ладони и довольным чавканьем. И – едва не повалился со скамейки, повторно испытав потрясение.
Нож ладно, нож, ерунда – хотя и ему тут быть, строго говоря, не положено. А вот эти двадцать пять килограммов шерсти, счастья и любви ко всему окружающему – их куда деть? Подумать только, прошло целых пять минут, в течение которых я хлопал себя по карманам, рассматривал кисти рук и копался в сумке – прежде, чем осознал, что вместе с моим «жизненным началом» (универсальным, если верить авторам БСЭ, но всё же насквозь нечувствительным и нематериальным) в прошлое перенеслась вполне материальная и ощутимая собака породы «голден ретривер». И ещё какая материальная – схрумкала вкусняшку (тоже, между прочим, контрабандную) и теперь более, чем ощутимо тычется мне мордой в руки. Я вытер обслюнявленную ладонь о школьные брюки и задумался.
Да, друзья мои, а ведь это, как говорил товарищ Огурцов из «Карнавальной ночи», нетипично. Если, скажем, «попаданство» происходит в собственной бренной оболочке, то ноутбук под мышкой, смартфон в кармане – да хоть танковая дивизия за спиной – тогда да, тогда это будет типично. Но если клиент перемещается в виде упомянутого нематериального духовного субстрата – тогда извините, всё, на что он может рассчитывать, это содержимое собственной памяти, благоприобретённое, или дополненное теми, кто этот гадский эксперимент затеял. И это тоже будет типично – а вот чтобы так? Нет, недаром говорят умные люди, что смешение жанров есть приём недопустимый. Жаль, что на этот раз их никто не спросил…