Этот мир не выдержит меня
Шрифт:
Лампа не горела, но сейчас темнота уже не казалась такой густой — глаза привыкли к недостатку освещения, да и луна, изредка мелькавшая в узком оконце, давала какой-то свет. Плюс «мыльный» пузырь сиял где-то под облаками. В общем, не темнота, а полумрак, который не станет помехой, если начнётся заварушка.
Бездействовать — глупо. Нужно отодвинуть кровать, но совсем чуть-чуть — так, чтобы только Рита могла протиснуться. Если за ней последует кто-нибудь ещё, то он не сумеет быстро проникнуть в помещение.
Доски пола противно скрипнули под тяжестью «роскошного» ложа. Я легонько стукнул топорищем по засову, и дверь приоткрылась, пропуская внутрь стройную фигурку… Рита была одна.
— Это зачем? — спросила она, задев стоявшую в проходе кровать.
— Чтобы меня во сне не украли, — я внимательно следил за девушкой, но ничего подозрительного не замечал. — Закрой, пожалуйста, дверь.
Рита без раздумий выполнила просьбу, задвинув скрипучий засов.
— Ты всегда встречаешь гостей с топором в руках?
— Не всегда. Иногда вместо топора я беру кинжал.
Девушка робко улыбнулась.
— Извини, если помешала, но я хотела бы сказать кое-что или, точнее, кое-что предложить…
Рита говорила негромко и неуверенно, будто бы не могла подобрать нужные слова. Её щёки слегка покраснели, а глаза пристально изучали пол под ногами.
Она была одета в длинную безразмерную рубашку. Белая ткань — тонкая и оттого полупрозрачная — практически светилась в темноте. Широченный ворот, в который даже Фольки легко просунул бы свою косматую башку, съехал на бок, обнажив хрупкое плечо.
— Проходи, — я прислонил топор к стене и указал на табурет. — Присаживайся. Не трон, конечно, но ничего лучше предложить не могу.
Сделав несколько шагов, Рита опустилась на стул и прикрыла колени ладонями — невесомая ткань натянулась, очертив линию бёдер. И целомудренно, и, одновременно, соблазнительно. Я с трудом отвёл взгляд от ног девушки.
Гормоны, будь они неладны, разжигали внутри такие желания, о которых не принято говорить в приличном обществе. Ни трудный день, ни поздний визит, ни даже ранение не могли повлиять на мой молодой организм. Природа требовала своего.
— Для начала… — Рита выдохнула, решившись начать разговор. — Для начала я хотела бы сказать спасибо. Ты спас меня… И если бы я не принадлежала графу, то моя жизнь стала бы твоей по праву…
— Мне и со своей-то жизнью едва-едва справиться удаётся. Не думаю, что тебе со мной было бы сильно лучше.
— Не говори так!
Голос девушки, ещё секунду назад робкий и неуверенный, зазвучал с таким жаром и с такой неподдельной болью, что я, стыдно признаться, даже слегка смутился. Приятно, чёрт побери, когда красавица предпочитает тебя, а не какого-то графа.
— Не говори так, — повторила она. — Ты добрый и смелый! С тобой, даже на поводке, я была бы счастлива…
По щеке Риты покатилась блестящая слеза.
— Ты меня совсем не знаешь, — поморщился я. Не люблю, когда девушки плачут. — И доброту мою ты сильно преувеличиваешь.
— Нет, знаю! Я ведь помню… Не всё, но кое-что! Я помню лес и костёр, помню твои глаза… Яркие и глубокие… Помню, как ты внимательно смотрел на меня…
— Да? — я насторожился. — А что ещё ты помнишь?
Воспоминания о моих глазах — это, конечно, очень романтично, но вдруг, кроме них, Рита видела что-нибудь ещё? Например, как я колдовал, когда Лэйла застала меня врасплох в лагере бандитов… Не хотелось бы, чтобы появился ещё один человек, который может рассказать обо мне инквизиции. Не думаю, что девушка станет делать это специально, но даже одно лишнее слово, произнесённое не в то время и не в том месте, способно всерьёз навредить мне.
— Да ничего определённого, — ответила Рита, взглянув мне прямо в глаза. — Только обрывки… И от этого мне ещё больнее!
— Почему? — спросил я, внимательно наблюдая за ней.
При вранье когнитивная нагрузка значительно увеличивается, что меняет поведение человека. Появляется излишняя суетливость или, наоборот, механическая топорность движений, а снизившаяся самоэпатия убирает из речи отсылки к собственным переживаниям. Лжецу трудно говорить о своих чувствах — ему доступен лишь весьма ограниченный набор эмоций, пока все душевные силы уходят на то, чтобы скрыть правду.
Рита вела себя совершенно иначе: расслабленная поза, открытый взгляд… Не думаю, что она врала. Ну или под маской несчастной красотки прятался настоящий гений обмана.
— Я хотела бы помнить о тебе больше, — Рита опустила голову. — Когда ты уйдёшь… Когда ты уйдёшь, со мной останутся только воспоминания и больше ничего…
По её плечам пробежала дрожь. Девушка пыталась сдержать слёзы, однако не смогла справиться с нахлынувшими переживаниями.
— Да перестань!
Я присел рядом, положив руку на её плечо. Рита закрыла лицо ладонями и прошептала:
— Не надо… Не хочу, чтобы ты запомнил меня заплаканной и некрасивой…
— Ты красивая, не говори ерунды.
— Ты действительно так думаешь?
— Конечно.
Рита убрала ладони от лица и посмотрела на меня блестящими от слёз глазами. Удивительно, но она и правда стала выглядеть только лучше — ни красноты на щеках, ни отёков. Сплошное очарование.
— Если ты считаешь меня красивой, — её голос задрожал от волнения, — то тогда прошу тебя… Прошу тебя, подари мне ещё одно воспоминание.
— Какое? — я не совсем понял, о чём идёт речь.
— Самое главное и самое большое… Я хочу помнить эту ночь… Хочу помнить нас…
Рита зажмурилась, словно решаясь на что-то, а затем подалась вперёд и прижалась своими губами к моим. Неумелый, но очень жадный поцелуй разом вымел из головы все лишние мысли и сомнения. Остался только жар в груди и горячая девичья кожа, прикрытая тонкой тканью.
— Я хочу быть твоей… — шептала Рита. — Пусть только одну ночь… Подари мне её, прошу!
Табурет улетел куда-то в сторону. Мы перемещались по комнате будто бы кружа в каком-то странном танце — крепко сжав друг друга в объятьях и без какой-либо системы. От стены к стене, мимо стола и до кровати.