Эураль, или Действуй, сказал чернокнижник
Шрифт:
Зубья вгрызались в небосвод.
Глаза людей вгрызались в Виктора и Андрея.
И все здесь во что-нибудь да вгрызалось.
– Вся семейка в сборе, – сказал Виктор и раскрыл журнал на том месте, где пытался их изобразить. – Ну-ка, похожи? Копия! Во мне точно умирает художник.
– Никто в тебе не умирает. А ты умираешь.
– В смысле? Ты что такое говоришь?
– Жизнь – это медленное умирание.
Андрей провел ладонью перед огнем, ощущая и впитывая его тепло. Ему понравилось, как он сейчас все это исполнил: и слова,
Виктор же уставился на Андрея с открытым ртом, словно решая, как ему отреагировать: возразить, отшутиться, подраться, поспорить? В конце концов, он просто сменил тему.
Умно.
– Ну и лица у них, конечно… Самые настоящие чудовища.
– Может, потише?
– Боишься, что услышат? Уверен, они и так ни одного слова не пропустили.
– Дров-то не подкидывай.
– Ой, а ты все со своим приметами, – отмахнулся Виктор, но говорить все-таки стал тише.
«Не подкидывай дров» – расхожая поговорка. Но если простые смертные имеют в виду «не усугубляй ситуацию», то среди верующих она обозначает скорее «не гневи высшие силы». В детстве Андрей представлял, как какой-нибудь еретик сует брусок в Священное Пламя, и оно начинает шипеть, разрастаться, становится больше, пока не загорается вся планета. А однажды, листая еженедельник фаериста, увидел пылающую планету своими глазами, по-настоящему. Оказывается, на Ближнем Востоке есть ответвление под названием Сигурагизм, чьи адепты не просто верят в подобный исход Земли, но и считают делом чести подготовить себя к нему: читают специальные молитвы и строят огнеупорные убежища.
– Ты чего задумался? – спросил Виктор.
– Да так…
– Ты что… Решил загадку?
– Ничего я не решил.
– А. Хорошо. Это хорошо.
Внутри комнаты они обнаружили еще две двери. Андрей открыл ту, что справа: за ней продолжался коридор.
– Тьфу ты, – сплюнул Виктор. – Вдалеке ничего не видно?
– Все то же самое.
– Блин-оладушек, как они это сделали? Нереальное что-то.
– Да. Нереальное, – согласился Андрей. Вряд ли они вкладывали в это слово один и тот же смысл, но хоть в чем-то сошлись – уже хорошо.
За дверью слева оказался коридорчик поменьше, с четырьмя дверьми – по две с каждой стороны. Виктор топнул ногой:
– Я знаю, что это за комнаты! – с восторгом сообщил он. – Личные покои каждого из четверки. Зуб даю, и аппендикс в придачу. А хочешь – и почки забирай, все равно ими нельзя думать.
– Богатый у тебя внутренний мир.
– Хо-хо, это что же я слышу – иронию? Да, внутри у меня полный порядок: даже гланды на месте. Слушай. А давай кое-что проверим. Пока я не забыл.
Виктор подошел к камину и сказал:
– История. Рассказать. История. Рассказать.
Огонь, да будет вечен его свет, вспыхивал и шипел с каждым словом, словно хаула – пляски жриц во время традиционных февральских празднеств, посвященных борьбе с холодами. Андрей невольно вспомнил об отце, и весь сжался.
– Там какие-то датчики с распознаванием речи, – уверенно сказал Виктор. – Впрыскивают жидкость для розжига. Но зачем? Я все думаю, может, это квест какой-то? – вдруг Виктора осенило. – О, так
– А я тут при чем тогда?
– А ты не чемпион «Выхода»?
– Нет…
Андрей даже толком не знал, что это такое квесты. Видел рекламу, красивые картинки, но сходить ему было не с кем.
– А жаль. Гипотеза была красивой. Но не будем совсем от нее отказываться, проверим позже. Ну, что? По комнатам? Авось в какой-то из них поймем, как нам покончить со всем этим. Как там у вас говорится? С ним я спокоен, ему… Че-то там…
– С ним я покоен, ему моя жизнь отдана.
– Ага, точно!
Бестолочь.
Они аккуратно открыли первую дверь. За ней оказалась спальная комната, с кроватью и…
– Балдахин, – подсказал Виктор, так как Андрей напрочь забыл это слово.
… а также трюмо со старинным зеркалом и – куда же без них! – картинами. Спальня, по всей видимости, принадлежала женщине в фиолетовом. И здесь ее впервые изобразили нормально. Она сидела рядом с фруктовой вазой и улыбалась. Красивая, с правильными чертами и немного печальным выражением лица.
– Андрюха, смотри, что нашел.
Виктор наклонился к тумбочке, взял что-то, и протянул Андрею. Конверт. Стоило ли в очередной раз спорить и доказывать, что никакой он не Андрюха? Ему с детства не нравилось, когда коверкали его имя, но Андрей решил оставить выяснения на потом. Он разорвал конверт и вытащил лист бумаги – записку.
– Что там? – спросил Виктор. Андрей прочитал про себя, затем передал Виктору. Тот нахмурился, пробежался глазами по тексту и продекламировал:
Милый, дорогой мой! Мне претит, что в жизни возникла необходимость идти на столь чудовищный акт прилюдной экзекуции. Я не хочу, я не пойду, я отказываюсь! Но… Ты же понимаешь, что Когру и Священный Огонь выбора мне не оставили. Как, впрочем, и тебе.
– Не похоже на текст маньяка, – сказал Андрей.
– Жизнь всякое делает с людьми. Мало ли, что у них тут произошло… И вообще, нельзя оправдывать преступников.
Эту дилемму – злодеями рождаются или становятся – Андрей для себя пока не решил. В его картине мира Дар-Ла, разгораясь вместе с рождением ребенка, обладал своим цветом, и именно этот цвет определял судьбу человека. И все-таки…
Вдруг в дверь забарабанили.
Андрей и Виктор бросились под кровать и забились в дальний угол, словно в кроличью нору. Стало тихо. Было слышно только как стучат друг о друга зубы.
Прошло минут пять. Дверь так и не открылась. Они выбрались наружу, и Виктор сказал:
– Жуть берет, конечно. Но все это похоже на какой-то перфоманс, театральную постановку, чтобы нагнать страху. Постучали, напугали, и привет, – он еще раз взглянул на записку. – Может, она и есть – часть истории, которую мы должны узнать и рассказать?
– Возможно.
– Тогда пойдем дальше. Изучим оставшиеся комнаты.
– Но снаружи кто-то есть!
– Еще раз: если бы они хотели нам навредить, то уже сделали бы это. Андрей, пойми, что за нами не охотятся. Здесь что-то другое.