Ева, верни ребро!
Шрифт:
– А вас распределение не пугает?
– - легко нарушил он затянувшееся молчание.
– Знаете, – начала она опять с той же тревожащей его интонацией,– раньше я всех шокировала, когда говорила, что хочу работать в районной газете. Теперь, побывав на практике, я уже не рвусь туда. Хотя, конечно, работать везде можно.
– А остаться в столице – у вас никаких шансов?
– Я не ищу их.
– Считаете, что они сами вас найдут?
– Ничего я не считаю, – холодно взглянула она на него.
– Мужа со столичной пропиской тоже не ищете? – продолжал он дразнить ее.
– У половины моих замужних однокурсниц это было
– Ах, какие мы! – жестковато усмехнулся Виктор. Его жесткость словно уравновешивала ее непростительно-доверительную мягкость, и все оставляла на своих местах.
– Да, такие, – спокойно сказала Галина.– Ну, вот и пришла. Вот мой дом,– ступила она на дорожку к подъезду. – Спасибо за прогулку, – она повернулась к нему лицом. – Вы меня так заговорили, что я забыла позвонить. А теперь уже поздно. До свидания.
– Это все? – деловито уточнил Виктор.
– Да, конечно,– спокойно сказала она.– Сняла варежку и протянула ему узкую ладонь. Он легко пожал ее руку и, не отрывая глаз от ее лица, подумал, что женщина может допустить наши ухаживания до известного предела и вместе с тем показать, что мы отнюдь не неприятны ей. Эта мысль Монтеня его утешила. Немного смущенный своей последней репликой, точнее тоном ответа на нее, простым и ясным, который только подчеркнул всю ее неуместность, Виктор пробормотал обрывок какой-то стандартно-вежливой фразы и, возбужденный, неожиданно-легкий, повернул назад, даже не дождавшись, – это ее чуть обидело,– пока она дойдет до подъезда. Как раз стояло такси. Расставанье с последним рублем его не тревожило. Машина еще усилила это ощущение легкости, сопровождавшей его весь вечер. Как-то очень легко завязался разговор с пожилым водителем. Виктор подумал, что сейчас он мог бы установить контакт с кем угодно, даже с жителями иной галактики.
ПОД КОНВОЕМ РЕАЛЬНОСТИ
… «осторожность жеста людского» на аттических стелах намекает, что во всем есть какой-то предел, какие-то границы существования и проявления. Может быть, не зная границ любви и поэтому преступая их, мы пытаемся преодолеть временность вовсе не любовью? Современное искусство не может, в отличие от греческого, определить границы любви, не может указать «участь людскую на узкой полоске земли плодородной между потоком и камнем», не может, потому что само лишено этой плодородности и мечется между камнем пошлости и потоком иронии, которая, полностью подчиняя художника, разрушает и его личность, и его искусство…
Виктор не сразу понял в чем дело, когда цоканье чьих-то каблучков заставило поднять глаза. Галина была с подругой и двумя парнями.
Что-то сжалось в нем, как всегда сжимается в нас, когда обнаруживаем, что мечта, ушедшая свободной и беспечной, возвращается под конвоем реальности.
Галина показывала в журнале какие-то стихи и, округляя губы, – словно пела, – что-то увлеченно говорила, плавно жестикулируя свободной рукой и резко отбрасывая нависавшие волосы.
Он не успел подумать, чтобы это могло значить – сочетание плавности и резкости, как Галина закрыла журнал и пошла к выходу. Он тоже подхватился, торопливо собирая книги и тетради. Девушка, сидевшая напротив, удивленно взглянула на него. Глядя на Галину, ожидая, что она поздоровается, он проходит мимо них. Пестрая блузка ей очень к лицу. Остановилась, еще что-то доказывает парню и не смотрит по сторонам.
А значит и не видит никого, с кем можно поздороваться. Но что-то проскальзывает в движениях – какая-то скованность, подчеркнутость, разложение на составляющие. Движение, не склеенное одним чувством, – увлеченностью разговором, – словно распадается на жесткие механические отрезки. Виктор подумал, что она все-таки заметила его, но почему-то не взглянула и, словно нарочно, затягивает разговор с парнем. Когда сдавал книги, обернулся, поймал ее взгляд. Она суховато кивнула. Подруга проследила за кивком и что-то спросила. Галина не ответила.
Он снова обогнал их, оделся раньше и стоит смотрит, как они одеваются. Ребята не помогают девушкам. Это его немного успокаивает. Виктор, не отрываясь, пристально следит за Галиной, только за ней, не отвлекаясь на спутников. Но вот один из них, коротко взглянув на Виктора, что-то сказал, поигрывая глазами. Галина промолчала. Виктор подавил в себе раздражение. Да, ему интересно видеть ее с другими, оценивать искренность интонаций и жестов, запоминая неискренние и фальшивые, чтобы знать их в лицо и не пропускать в отношении к себе.
Галина медленно надевает шубу, но вдруг приостанавливается, начинает что-то говорить, вроде бы даже страстно, с запалом. Чувствуется, что ей не хватает рук, которые сзади, в рукавах. В ее движениях та же скованность, то же распадение на составляющие. Нет вдохновения, которое всем этим самим по себе правильным движениям дало бы непринужденность естественности и органичности.
Виктор подумал, что она похожа на розу, лепестки которой вместо того, чтобы просто располагаться на чашечке, оборваны и нанизаны на нитку. Ему кажется, что она все-таки немного напрягается, старается не замечать его, и эти старания что-то обещают, обнадеживают.
Минуя Виктора, их компания молча выходит на улицу. Край ее шубы касается его пальто – коричневое скользит по серому. Это волнует Виктора. Ее профиль мелькает так близко, что, чуть наклонившись, он мог бы поцеловать ее в ямочку на щеке. Галина проходит, наклонив голову, унося тот вчерашний запах и дырочку в мочке.
Он выходит следом. Медленно спускается по ступеням, бесстрастно смотрит, как она уходит куда-то с какими-то чужими людьми. Их длинные тени – от фонарей – покачиваются перед ним на асфальте, словно мнутся в нерешительности, многословно извиняясь, а потом деловито укорачиваются и догоняют хозяев.
Слышно, что они опять о чем-то спорят. Точнее, это Галина их в чем-то убеждает. Какие тупые –- разве с девушками можно спорить. Им нужно говорить только то, что им нравится. Но, возможно, самый действенный вариант – это когда приятное для них приходится отстаивать с ними же в споре. И преодолевая не шуточное сопротивление. В сущности, каждая женщина предпочитает быть изнасилованной. По форме. А высшее насилие со стороны мужчины – это когда женщина сама приползает.
Виктор подумал, что они идут в какую-то предновогоднюю компанию. Ее спутники его уже не беспокоят. Такие ей не должны нравиться: грубоваты. Виктор остановился, постоял, глядя, как они исчезают в тумане, становясь смутными и лохматыми. Галина сделала левой рукой какое-то кошачье, замахивающееся движение. Парень рядом с ней отшатнулся. Они, похоже, расстаются. Виктор заторопился. Да, расходятся, прощаются. Виктор делает еще несколько быстрых шагов и подходит к ним.