Ева
Шрифт:
Солнце заходит, и в лесу синеватые тени деревьев растягиваются по траве. Ева смотрит на упавшую на стену тень занавески и напрягает слух. Звуки приглушены, как будто кто-то нарочно выключает один за другим. Она смотрит на птиц за окном. Они перепрыгивают с ветки на ветку, раскрывают и закрывают клювы, но их чириканья не слышно.
Она берет поставленную рядом с ней чашку и швыряет об пол. Чашка разбивается вдребезги, но – ни звука. Ева громко говорит, не слыша саму себя. Последний звук – постепенно сходящее на нет биение ее сердца. Абсолютная тишина. Она щупает свои уши, потом кладет руку на сердце.
Ева
Взгляд падает на выстроенные на шкафу статуэтки козлят, она начинает их считать. Один, два, три, четыре, пять… Ева хочет убедить саму себя, что еще в состоянии думать, что страх не окончательно затуманил ей мозг. Щеки и челюсть сводит от напряжения. Она смотрит на потолок. На нем появляется подтек, он принимает форму ее тела, словно это ее отрезанная тень. Входная дверь медленно открывается, хотя Бабушка, уходя, крепко-накрепко заперла ее на ключ. Девушка мысленно воспроизводит скрип двери.
В дверях появляется большой черный зонт. Раскрывается, наклоняется к Еве и начинает крутиться – медленно, равномерно.
Вскоре зонт замирает и резко закрывается, оставив в воздухе мириады капель воды. Он немного отступает и стремительно мчится к Еве. Девушка успевает уклониться и крепко зажмурить глаз. Зонт останавливается прямо напротив Евиного глаза, и в ту же секунду и глаз Евы, и зонт одновременно открываются. Ресницы Евы касаются металлического навершия зонта. Ее искромсанные волосы поднимаются от ветра и остаются висеть в воздухе.
Всей кожей она ощущает, что зонт изучает ее. Ева ждет удара, и ее искромсанные волосы готовы растерзать металлические прутики и ткань зонта.
– Вспомни!
Голос идет будто изнутри. Мужской голос. Где-то в голове начинает звучать «В-в-в» и, словно продолжаясь над ее изголовьем, тянет ее за волосы. Ева снова напрягает слух: как и прежде – тишина. Зонт в нескольких миллиметрах от ее глаза крутится еще быстрее. Наверное, со стороны кажется, будто зонт вырос из Евиного глаза. «Чего он хочет, что собирается сделать?» – думает девушка, задыхаясь от тревоги.
Она чувствует, как лишается сил, ее тело слабеет, теперь уже и руки не двигаются.
Вспомнить? Но как? Что? Она пытается выговорить эти слова, но тишина снова вонзается ей в горло.
Зонт такой большой, что Ева больше ничего не видит. Он так близко, что ничего другого и не увидеть.
Мужской голос снова расщепляет тишину. Бархатный, ровный, спокойный голос.
– Вспомни.
На этот раз голос звучит в ее ушах и тянется до затылка. Все тело покрывается мурашками и холодеет. Повернуться невозможно, она только скашивает в сторону зрачок открытого глаза, но зонт магнетически притягивает его к себе.
Чернота зонта полностью занимает ее окоем. После нескольких минут обездвиженности Ева пытается отклонить голову назад и закрывает глаз. Еще через минуту неподвижности из молчания и мрака прорывается детский крик:
– Ева! Ева!
Ее зрачок расширяется, сердце бьется о
Зонт отступает. С потолка капают фиолетовые капли. «Это мои слезы», – думает Ева и видит, что среди капель зажигаются маленькие огоньки. Некоторые из горящих слез падают в ее глаз, и через мгновение девушка оказывается на знакомой городской улице. Вокруг горящие дома, деревья, кто-то валяется в конце улицы. Она знает, кто там упал, но изо всех сил отгоняет мысль об этом. Поворачивается и начинает бежать, но, как это бывает во сне, бежать становится невыносимо трудно. Все замедляется. Ноги увязают в горячем асфальте.
– Артур! – мысленно повторяет она знакомое имя.
Голоса в городе словно растянуты, искажены. Улица не кончается, лежащее на земле тело отдаляется. Ева уже в другом месте.
Станция метро «Еритасардакан» пуста, практически пуста. К Еве приближается мальчик лет шести-семи:
– Салфетки купите?
Она смотрит на розовые щеки, рыжие ресницы мальчика и улыбается:
– Куплю. Сколько нужно заплатить?
– Пятьсот. – Мальчик утирает нос рукой.
Ева берет две пачки, одну кладет в карман, вторую протягивает мальчику:
– Это тебе.
Несколько минут они стоят рядом, потом мальчик спрашивает:
– Дашь свой номер?
Ева удивляется:
– Ты что, хочешь пригласить меня на свидание?
– Н-е-ет, – смеется мальчик. – Хочу, чтобы у меня были друзья. Ты кажешься хорошей.
– Так сразу стал мне доверять?
– Я знаю, кому можно доверять, – обиженно говорит мальчик и снова утирает нос.
Появляется работник метрополитена. Он визжит:
– Сколько раз тебе говорили, мальчик, не показывайся здесь!
– Он со мной, – вступается Ева. – Это мой брат.
– Скажите своему брату, что тут не магазин.
– Пойдем, – обращается Ева к мальчику. – Пойдем поедим мороженого. Ты ведь любишь мороженое?
– Нет.
– Как странно.
Фиолетовые капли падают с потолка Еве на лицо. Она снова возвращается на улицы горящего города. Сцены войны, как в рекламе, отдельными фрагментами крутятся в ее голове. Во мраке памяти пробуждаются самые страшные бои. Трупы, раненые, плач, крики. Буквы прокручиваемого текста поочередно мигают, как в конце виртуальной игры. Ты проиграла. Образы в голове взрываются и причиняют невыносимую боль. Ева видит себя среди множества гиен, видит, как она, длиннокосая, сражается с ними, бросая гиен на землю, расшвыривая в стороны. Там, в начале улицы, сражается какой-то высокий человек, вооруженный большим железным шестом. Это Лом. Ева вспоминает Лома. Вокруг него много гиен. Одна из гиен просто наблюдает с крыши и не нападает. Она из охраны Гербера Четвертого. В какой-то момент все становится хаотичным, непонятным. На секунду Ева отвлекается, чувствуя что-то неладное. И именно эта секунда должна все решить. Ева взглядом ищет Артура, и свора гиен поднимает ее до крыши здания. Ева отрубает нескольким головы и оказывается в руках Гербера. Она видит, как Гербер поймал и душит ее обеими руками.