Евангелие от Афрания
Шрифт:
Лучезарно улыбаясь, я сообщил ему, что римское руководство учло высказанное в прошлой беседе пожелание тетрарха Галилеи и Переи и предприняло жест доброй воли. Небезызвестный Иоанн, по прозвищу Креститель, был прошлой ночью захвачен и вывезен на территорию Переи, в дальнюю прифронтовую крепость Махерон. Итак, давний оскорбитель Ирода доставлен ему, перевязанный шелковой ленточкой, и тетрарх может поступать с оным оскорбителем так, как ему заблагорассудится. Не считает ли владыка нужным заново вернуться к вопросу о безотлагательном проведении на территории Галилеи антиповстанческих операций силами римского спецназа?
Я дипломатично умолчал о том, что группа захвата была обмундирована в униформу галилейской полиции, а гарнизон Махерона, состоящий в основном из десятиградских греков, был откровенно введен нами в заблуждение. Ироду, впрочем, хватило и того, что он услыхал: подобрав отвалившуюся поначалу челюсть, он завопил: «Крайним меня решили сделать?! А вот хрен вам по всей морде!» Я только
Все равно деваться тебе, голубь, некуда. В таких делах рыбка задом не плывет: посадить человека – это пара пустяков, а вот выпускать его обратно ох как сложно. Это ведь либо признание собственной ошибки, либо расписка в бессилии; лучше уж убрать его вовсе, ибо, как известно, нет человека – нет и проблемы! (Впрочем, пойди вдруг Ирод на такую дурь, как освобождение Иоанна – тот все равно недалеко бы ушел от крепостных ворот Махерона, уж об этом бы мы позаботились). Наконец тетрарх взял себя в руки и твердо заявил: «Ловко придумано: с одной кошки – две шкурки! Только со мною, трибун, такие шутки не пройдут, заруби это себе на носу; хочешь торговать – называй настоящую цену». Дальнейшие переговоры носили уже вполне конструктивный характер.
По прошествии времени, когда первое возмущение иудейской общественности по поводу ареста Крестителя улеглось, тот был по-тихому обезглавлен, а мы начали исподволь обрабатывать общественное мнение, распространяя две легенды. Во-первых, мы, елико возможно, отмыли Ирода, перевалив львиную долю вины на Иродиаду, чьей репутации и так уже ничто не силах было повредить. Во-вторых (и что гораздо существеннее), мы убеждали всех, что Иоанн Креститель будто бы признавал в Иешуа Мессию и вообще считал себя «недостойным развязать шнурок на обуви его». Это была первая из осуществленных в ходе операции «Рыба» кампаний активных мероприятий; все они оказались вполне успешными.
Итак, были все основания ожидать, что лет через пять-шесть плод созреет, и мы получим в Палестине ту самую «третью силу», на которую и надлежит опереться. Все шло настолько гладко, что я оставил без должного внимания первый тревожный звонок, прозвучавший около полугода назад. Однажды кто-то из учеников безо всякой задней мысли полез в денежный ящик и – как на грех – наткнулся на кучу серебра, лишь за день до этого переправленного Иуде. Община потребовала объяснений, и, разумеется, получила их – квантум сатис. Иуде, как и любому тертому хозяйственнику, не составило труда заморочить голову своим не шибко грамотным в дебитах-кредитах «единоверцам», тем более что речь все-таки шла не о растрате, а о прибытке. Самого Иешуа, однако, эти объяснения явно не удовлетворили; он, похоже, заподозрил, что его «министр финансов» занялся под маркой общины каким-то левым бизнесом – то ли начал брать плату за исцеления, то ли еще что. Иуда прилагал титанические усилия, чтобы вернуть доверие Учителя, но восстановить статус-кво, похоже, так и не сумел.
А затем произошла катастрофа, семена которой, как позже выяснилось, я посеял собственными руками. Этой весной Иешуа совершил свое обычное пасхальное паломничество в Иерусалим. Сам не знаю, что навело меня на странную мысль – подсунуть ему для исцеления пару настоящих, неподставных паралитиков; вы можете думать все что угодно, проконсул, но они встали и пошли. Я многократно слыхал о таких фокусах, практикуемых восточными магами, но сам, признаться, не верил в эти россказни ни на грош (благо наша служба иной раз творит еще и не такие «чудеса»). Здесь, однако, крыть было нечем – паралитиков подбирал я сам. Фарисеи, правда, всегда утверждали, что Назареянин – таки-да, исцеляет, но исцеляет «силою Вельзевула»; да хоть бы даже и так! Я не поп, а сыщик, и мне трижды плевать – каков источник этих исцелений, важно лишь – жульничество это или нет. Важным же это оказалось для меня вот почему: в Иудином отчете оба моих паралитика прошли в общем списке наряду со всякими иными имитациями чудес… Вот тут-то я и вспомнил о куче денег, угроханных нами на галилейские инсценировки; а ну как и тамошние исцеления (или, по крайней мере, часть из них) тоже были чистой правдой?
Я вызвал Иуду на явочную квартиру и вежливо попросил его прокомментировать историю с моими паралитиками. Тот молниеносно смекнул, куда дует ветер; сперва начал было катать по полу дурочку (он, видишь ли, не помнит – так вот сразу – кому были выплачены подотчетные суммы), а затем сменил тактику и принялся скармливать мне явно только что сочиненную занимательную историю. Все недостающие деньги якобы вложены им в организацию некоего грандиозного «чуда», которое буквально днями воспоследует в окрестностях Иерусалима. В общем, диагноз был ясен: у парня, получающего копеечное жалованье, поехала крыша от созерцания потока серебра, текшего через его руки. Надо было немедленно снимать его с операции и отдавать под трибунал за покражу казенных денег. Если бы я так и поступил, проконсул, операция могла бы дальше худо ли бедно ли продолжаться самотеком, а сам Иуда, к слову сказать, остался бы жив. Увы! Ослушавшись своего внутреннего голоса и памятуя о былой беспорочной службе парня, я решил – под свою ответственность – дать ему шанс искупить вину. Шансом этим Иуда распорядился с блеском: окончательно запутавшись и завалив операцию, он не нашел ничего лучшего, чем совершить предательство; погубил Назареянина, погиб сам, а за компанию, надо полагать, угробил еще и меня. Такие дела.
Как бы то ни было, примерно неделю спустя Иерусалимские базары облетела молва о том, что в поселке Вифания, что на Елеонской горе, произошло великое чудо. Иешуа Назареянин в присутствии десятков свидетелей воскресил всем известного и уважаемого человека по имени Лазарь, умершего за четыре дня до этого. Я успокоился, и, как выяснилось, совершено напрасно, ибо именно с этого момента вся операция неторопливо покатилась в пропасть.
Позже я, разумеется, провел обстоятельное расследование и выяснил, что Иуду, как и следовало ожидать, погубила жадность. Все было бы нормально, если бы он нанял для организации своего «чуда» должное количество жуликов и честно заплатил им за работу (я лично и расценил эту историю именно так). Иуде, однако, было жизненно необходимо покрыть растрату; поэтому он решил сэкономить и привлек к своей инсценировке честных людей, не без оснований рассчитывая, что они сделают ту же работу бесплатно. Вся семья Лазаря состояла из горячих сторонников Иешуа; думаю, что Иуде было не так уж трудно убедить их совершить этот обман – ради благороднейшей цели, разумеется, – тем более что он просто потрясающе умел работать с женщинами. К несчастью, дальше все пошло по хрестоматийному варианту «жадность фраера сгубила»: Иуда как-то упустил из виду, что удара между лопаток прежде всего следует ожидать именно от честных людей.
Так оно и вышло. Ученики, без труда понявшие, что имеют дело с жульничеством, подвергли Вифанское семейство остракизму. Сестры переживали это очень тяжело и стали просить Иуду, чтобы тот заступился за них перед единоверцами, взяв часть вины на себя. Иуда смекнул: дело начинает пахнуть изгнанием из общины, что для него было полной катастрофой. Это победителей не судят, а вот погоревшему агенту вряд ли стоит рассчитывать на снисхождение при неизбежной финансовой ревизии дел. Некоторое время ему удавалось маневрировать, оттягивая решительный разговор, но на «вечере пролитого мира» сестры предъявили Иуде ультиматум: или он сам поведает общине о своей роли в воскрешении Лазаря, или это сделают за него. Иуда понял, что все кончено, и настала пора выходить из игры; покинув трапезу, он отправился прямиком к первосвященнику Каиафе.
Да, он, Иуда из Кариота, долгое время сопровождал пресловутого Иешуа Назареянина. Теперь, однако, пелена упала с его глаз; он осознал, что этот галилейский смутьян, не ведая что творит, ведет еврейский народ к бунту и кровопролитию, прямо под римские мечи. Да-да, «Лучше нам, чтобы один человек умер за людей, нежели весь народ погиб», – великолепно сказано, Ваше Святейшество, это кто-то из древних пророков? Вы сами!? Воистину счастлив народ, имеющий таких пастырей! …Ну конечно, устраивать открытый процесс было бы чистым безумием – тут окажешься по уши в дерьме при любом его исходе. Однако между арестом и судом с человеком могут произойти всякие неожиданности; да и сам арест… как бы это выразиться… открывает разнообразные возможности; ну, в том числе и «попытка к бегству». Нет, в Иерусалиме, прямо на улицах, конечно, нельзя – да и зачем? Он ведь имеет обыкновение останавливаться со своими присными на ночлег за городом, в тишине и уединении. …Ну-у-у, в каких местах – так прямо и выложи вам все на блюдечке! Вам, Ваше Святейшество, надлежит еженощно держать под рукой караул из верных людей, а все остальное – мои проблемы; да, думаю, несколько дней, к Пасхе управимся. Только глядите, аккуратнее, а то у вас прямо в самом Синедрионе орудуют некоторые… вот-вот, они самые. Нет, никаких денег мне не нужно. И опять не угадали: никакой игры в прятки – я, наоборот, желаю получить официальную благодарность Синедриона; ну и охрану – символическую, на недельку…
Текстуально воспроизвести эту беседу я, разумеется, не берусь, но за суть – ручаюсь. И я должен честно признать: этот прохвост безошибочно нашел как бы не единственную лазейку, позволявшую ему – при благоприятном раскладе – выйти сухим из воды. Судите сами, проконсул.
Какие вообще возможности открывались перед Иудой? Махнуть рукой («пусть все идет, как идет») и обреченно ждать суда и тюрьмы за растрату – это мы, конечно, отбросим не рассматривая: не тот человек. Наиболее очевидный вариант – выйти из игры по-тихому и, выкопав накопленные денежки, исчезнуть в сутолоке ближневосточных мегаполисов, – к сожалению, тоже не выход: наша служба таких шуток страсть как не любит. Провести весь остаток жизни занесенным в Лист всеимперского розыска, постоянно меняя дешевые гостиницы и шарахаясь от собственной тени, – чем это, в сущности, лучше тех нескольких лет тюрьмы, что светят по первому варианту? В принципе, есть еще такой экзотический выход: исчезнуть в зелотском подполье, начав карьеру религиозного фанатика и «честного террориста». В этом случае мы, как легко догадаться, уж как-нибудь изыскали бы способ довести до службы безопасности зелотов подлинные материалы о прежних подвигах Иуды на ниве борьбы с терроризмом.