Евангелие от Морфея
Шрифт:
– Нет. Просто я поймал себя на том, что очень своеобразно отношусь к чужому несчастью. Я имею в виду случай с вашей подругой. Ириной, кажется?
– Вот как! И в чем же заключается это своеобразие?
– При виде людских страданий я испытываю необыкновенный душевный подъем. Я впадаю в какое-то радостное состояние, граничащее с безумным восторгом. Более того, эта эйфория доставляет мне неописуемое удовольствие.
– Боже мой, – Анна отпрянула от него, театральным жестом схватившись за сердце, – я узнала вас, граф. Вы – Дракула!
– Вы напрасно иронизируете, я разговариваю с вами совершенно серьезно.
– Это называется энергетическим вампиризмом, – объяснила Анна.
– Вовсе нет. Просто когда вижу причины, вызывающие в людях такую бурю негативных эмоций, я не могу удержаться от смеха. – Александр улыбнулся. – Мне становится весело, ведь я знаю, что сам никогда из-за таких пустяков расстраиваться не буду.
Анна перестала гримасничать:
– Значит, вы считаете, что случившееся сегодня пустяк?
Александр слегка растерялся:
– Вообще-то, да… Хотя… о том, что произошло, я имею самое отдаленное представление.
– Выходит, вы делаете такие смелые умозаключения, по сути дела, из ничего?
– Я не знаю, что именно произошло в спальне, но уверен, что это была банальнейшая сцена ревности. Или я неправ?
Анна отвела взгляд.
– Вот видите. Интуиция меня никогда не подводит. – Александр достал сигарету, повертел ее в руках, после чего засунул обратно в пачку. – Если бы там случилось что-то серьезное, смею вас заверить, я бы это почувствовал.
Она повернулась к нему, и Александр увидел, что в глазах у нее стоят слезы.
– Неужели вы настолько равнодушны к чужому горю? А если бы это произошло с вами?..
Он хотел возразить ей, но почему-то не сделал этого. Он знал, что ее слезы – только игра, но, несмотря на это, они тронули его и привели в какое-то наивное умиление. Ему захотелось страстно обнять ее, захотелось прижать ее к себе, чтобы ощутить тепло ее тела и почувствовать, как бьется ее сердце…
Александр осторожно взял девушку за руку. Анна ничего не сказала, но по выражению ее лица, по тому, что она не отодвинулась от него и не высвободила своей руки, он понял, что игра перестает быть игрой. В груди у него защемило.
Скамейку, на которой они сидели, окружали густые заросли шиповника. Может быть, из-за этого, а может, из-за тех чувств и воспоминаний, которые на него вдруг нахлынули, Александру вспомнилось четверостишие, которое он написал много лет назад и которое, казалось, давным-давно стерлось из памяти:
…Кустом шиповника в снегу,Огнем холодных спелых ягод,Покрытых корочкой заиндевелой,Я чувствую себя в твоих объятьях…Некоторое время он сидел молча, так как не мог решить, прочитать это коротенькое стихотворение Анне или нет. С одной стороны, ему очень хотелось сделать это. Чувства переполняли его. Но с другой, он чего-то стеснялся. То ли несовершенства своего поэтического творения, то ли некоторой интимности этих строк…
Затянувшееся молчание нарушила Анна.
– Надеюсь, вы простите меня за бестактный вопрос, – произнесла она, – вы ведь не женаты? На вашей руке нет обручального кольца. Хотя, конечно, мужчины не всегда его носят, но…
– Нет, я не женат. И никогда раньше женат не был. – Он невесело усмехнулся. – А что, это имеет какое-то отношение к сегодняшнему вечеру?
– Нет, просто мне было интересно. – Она положила голову ему на плечо. – Разве вы никогда никого не любили?
– Я? – Он снова усмехнулся. – Ну почему же (…любовь и брак – две вещи несовместные…), любил… Моя ошибка заключалась в том, что я слишком абсолютизировал это чувство. Наверное, поэтому у меня на пальце и нет кольца.
– Что вы имеете в виду?
Анна приподнялась, заглядывая ему в глаза с живым интересом.
– Если я хотел кого-то любить, – пояснил Александр, – то любить вечно и любить только этого человека! Больше того, я хотел, чтобы ответная любовь была бы также направлена на одного меня и была бы неизменной, незыблемой. Разумеется, если что-то выходило за рамки данной схемы, я оказывался полностью дестабилизирован и само понятие любви обессмысливалось в моем сознании. Тот же эффект производил страх. Страх того, что рано или поздно все закончится, что все будет совсем не так, как я себе представляю. Только страх… без каких-либо на то причин!.. – Он поморщился: эти воспоминания не доставляли ему удовольствия. – Я был слишком молод…
Анна наклонилась и прошептала ему в самое ухо:
– Вы излишне интеллектуальны – вот в чем все дело. Любовь – это чувство. Только чувство и ничего больше! Интеллект нужен лишь в том случае, если любовь перерастает в намерение создать семью.
– Но разве истинная любовь не подразумевает (…любовь и брак – две вещи несовместные…) брака с самого начала?! – с жаром воскликнул он (…хорошее дело браком не назовут…).
Анна задумалась.
– Наверное, вы правы, – произнесла она. – Только теперь так никто не думает. Ваши взгляды на любовь слишком старомодны для нашего времени.
– Разве может стать старомодным вечное?
– Вы относите свои убеждения к разряду вечных? – пошутила она.
– Я отношу к разряду вечного любовь!
– А-а… Но ведь это две разные вещи.
Александр ничего не ответил. Он давно знал, что сила женщины кроется не в ее интеллекте, и сегодняшний разговор лишний раз подтвердил это. Высокоразвитое, перешедшее на какой-то новый, более тонкий уровень чувство – вот в чем ее сила! Плюс к этому необычайно остро развитая интуиция. Именно поэтому с помощью одного лишь рассудка невозможно ни понять, ни по достоинству оценить женщину. В такие моменты начинаешь думать, что женщина не просто равна мужчине во всем, но что она гораздо более совершенна, чем он, а жизнь ее более насыщенна и разнообразна…
– Вы о чем-то задумались?
– Что?!. – Он встрепенулся, приходя в себя. – А-а… Да, немного.
– И о чем же, если не секрет?
– Да так, – уклончиво ответил он, – о своем.
На землю, шелестя листвой, начали падать первые капли дождя. Где-то в отдалении прогремел гром. Налетел резкий порыв ветра, и сразу вслед за ним обрушился ливень. Они бросились к дому. Александр на бегу попытался накинуть на нее свой пиджак, но Анна стряхнула его с себя и со смехом устремилась дальше.