Евангелие от Морфея
Шрифт:
– Класс!..
– Хватит. Полный рот земли уже. Лучше покурим.
– Позже дунем. Я еще купаться буду.
– Дунем позже. А покурим сейчас. Сигареты у тебя?
Барик с загадочными глазами порылся в карманах и извлек на свет божий пачку «Веги».
– В думку впал? – осведомился он, закуривая сам и передавая другую сигарету Хлюпову.
– Угу. Я щас всегда так. Классный торч! И кайф, и польза. Такое видение открывается, что мама родная!..
– Новую вещь начал? – язвительно поинтересовался Барик.
– Повесть, – ответил Хлюпов, не замечая издевки, – о человеке, который всю жизнь пытался прыгнуть выше собственной головы. Финал трагичен – перелом черепа…
– Про прыгуна с шестом, что ли? С каких это пор тебя на спорт потянуло?
– Сам ты прыгун! Это же образ, аллегория. Понял, дубина?
– Хм… и как же сей шедевр именоваться будет?
– Гуматы.
– Как?!. – остолбенел Барик.
– Гуматы… – пожал плечами Хлюпов с добродушной улыбкой.
– А… Почему «Гуматы»?
– Какая разница? Все равно никто не знает, что это такое. – Он вдруг выкатил глаза: – Задумайся и приди в ужас! Ведь они всю жизнь свою проводят в кромешной тьме.
– Кто – «они»? – перепугался Барик.
– Они!! Твои внутренности.
Барик, держась за живот, сложился вдвое. Все его тело сотрясалось от беззвучного смеха.
– Ну, чего ты прешься, блин, как слон? Вот возьмешь дурака с собой в лес, потом мучайся с ним…
– Уф, у-уф… – Барик громко икнул. – Да нет, это я… Ты хоть что-то пишешь, хоть про Гуматов каких-то. А мы так на одном месте и топ(…ик!..)чемся. Четыре песни сварганили. Да и те, если честно, только на ферме вон, для доярок (…ик!.. Т-твою мать!!.) играть. А все этот мудила хренов.
– Вставай, вставай, мудила, жена его будила… – запел Ваня.
– Вот-вот! Какого-такого я с ним связался?
Он еще раз икнул, набрал полную грудь воздуха и замер.
Хлюпов коварно усмехнулся, процедил:
– Не бздни, смотри. – И легонько ткнул его пальцем в живот.
Барик заклокотал, но сдержался. На лбу у него вздулась жила. Он, погрозив кулаком, закрыл глаза.
– В любом деле важен профессионализм, это точно, – с видом знатока жизни изрек Хлюпов. – Будь то литература или музыка, один хрен. Нельзя творить только для себя, по своим собственным правилам и ради собственного удовлетворения. Если каждую минуту не помнить о том, для кого пишешь, то напишешь говно. Хотя, с другой стороны…
Барик с шумом выдохнул воздух. С ближайших кустов посыпались маленькие черные жучки.
– Вот и я ему о том же! – с жаром подхватил он. – А то: «Музыка и деньги в одну ладонь не ложатся…» Урод!
Барик плюнул, пытаясь плевком сшибить повисшую на травинке осу, но промазал.
– Ну и брось ты этого Дрыгу! На кой он тебе сдался?
– Брось, брось… – Барик встал и принялся отряхивать штаны.
Весь песок полетел в лицо Хлюпову, отчего тот расчихался и замахал руками.
– Извини.
Барик быстро скинул одежду.
– Пойду окунусь…
Он подтянул длинные, почти до самых колен, полосатые трусы и с гиканьем помчался к реке.
– Вали давай отседова!.. Хоть немного от тебя отдохну.
Ваня высморкался, отыскал в Бариковой одеже мятую пачку и вытащил из нее гнутую, как червяк, сигарету.
«Слова, слова…» А на самом деле: мысли, мысли… «Мысли – это радиоволны… – думал он, равнодушно наблюдая за тем, как плещется в реке Барик, время от времени показывая над водой голую жопу (…американский поплавок!..). – Только вот насколько мысли связаны со словами и какая между двумя этими явлениями существует зависимость, не совсем понятно. Что первично и что от чего рождается? Мысль выражается вовне через слово, это ясно. Более того, в какой-то мере и в голове мысли присутствуют в виде слов… Слов & Образов… Но ведь и образы выражаются словами, а слова могут не нести в себе никакого смысла, чего никогда не случается с Идеями. Вот какая штукенция! Только и Идея не может развиваться без Слова и Образа, а выражая идеи словами, свободно оперируя построением образов… Черт! Ахинея какая-то…»
Ему на мгновение вспомнилась Светка Рюмина, но он тут же отогнал этот фантом прочь. Светка ему не нравилась, а ее мушиная прилипчивость выводила из себя. Вот если б на ее месте оказалась Анька, тогда другое дело. А Светка… Ну не нравится, и всё! И хоть ты тресни!..
– Чего сидишь? Заколачивай давай! – Барик приплясывал на правой ноге, левой рукой с остервенением колотя себя по уху. – Щас ка-ак дунем!
Он тряханул волосатой башкой, окатив Хлюпова мелкими брызгами.
– Отвянь! Мешаешь…
Ваня, как пылесос, всасывал в пустую папиросную гильзу («штакетину») мелко растертую зеленовато-коричневую пыль.
– Ровно на косяк, – констатировал он.
Дунули. Барик сразу улетел в стратосферу, а Хлюпов как ни в чем не бывало остался сидеть на песочке. Он уже давно заметил такую странность – больше, чем на первый косяк, его не пробивало. Что словил после первого, на том и тащись. После можешь хоть весь «корабль» враз высмолить, кайфу от этого не прибавится. А Барика ничего цапануло. Во прется, аж завидно!
Ваня вздохнул.
– Слышь, Бариковский, – он покачал его за большой палец ноги, – а чего это Макс так нарезался вчера? Он же вроде бы по бухлу не прикалывается…
– Щас как дам в чрево! – угрожающе зарычал Барик.
На несколько минут Хлюпов оставил его в покое, а когда наконец решился повторить вопрос, Барик заговорил сам:
– Эй, Спиноза! – Он уставился на Хлюпова сверкающими, как две новые монеты, глазами. – Ну почему ты в Бога не веришь, а? Ответь.
– А с чего ты взял, что не верю? – удивился Ваня.
– Я ж знаю. Все знают! Ну скажи – почему?
– Наверное, потому что верю в его отсутствие. Бог умер, как это ни банально звучит.
– Пошло, а не просто банально… Ты помнишь того мужика?
– Какого еще мужика? – удивился Хлюпов.
– Ну, того, который у Светки квартируется. Он еще вчера на вечеринке всю дорогу к Аньке клеился.
– Это такой из себя весь, в костюме?
– Ага. – Барик кивнул. – Хотя пришел он сюда совсем без костюма…
– Голый, что ли?
– Ладно, проехали. Ну, так вот, я у него книжечку одну увел…