Евангелие от Робеспьера
Шрифт:
– Канониры, к орудиям! Конвент послушно возвратился в зал заседаний и принял декрет об аресте двадцати двух жирондистов. Робеспьер испытывал чувство большее, чем радость. Кажется, разом пропали усталость и отчаяние последних месяцев. Да, он утомлен изнурительной парламентской борьбой, но он увидел силу, на которую теперь будет опираться.
Батальоны вооруженных патриотов, верные Коммуне генералы, решительные канониры – вот она, военная диктатура народа, вот та сила, которая поведет революцию вперед.
Он понял, что победа достигнута только благодаря союзу всех левых: дантонистов и маратистов,
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Это был фанатик, чудовище, но человек неподкупный, неспособный осудить кого-либо на смерть из личной вражды или кровожадности. В этом отношении можно сказать – он был честный человек.
Мальчик лет шести выскочил на аллею, сделал несколько шагов и остановился в нерешительности. Его, вероятно, заинтересовала собака, но подойти он боялся. Ньюфаундленд сидел тихо, прикрыв глаза, и мальчик боком, осторожно стал продвигаться к скамейке. Наконец любопытство взяло верх над осторожностью. Он подошел совсем близко и спросил:
– Дядя, как зовут собаку?
– Его зовут Брунт.
– Он не кусается?
– Нет, он умный. Зачем ему кусаться?
Но тут на аллее показалась женщина, очевидно, мать ребенка. Быстрым шагом, почти бегом, она направилась к скамейке.
– Максимилиан, иди сюда, – крикнула женщина. В ее голосе звучал испуг. – Не мешай дяде, видишь, он думает.
– Не беспокойся, гражданка, он мне нисколько не мешает, – сказал Робеспьер и обратился к мальчику: – Хочешь конфету? – Мальчик только засопел. Робеспьер протянул ему конфету. Мальчик сразу сунул ее в рот. Робеспьер пригладил волосы ребенка, и мальчик это стерпел, не отодвинулся, потому что его интересовала собака. Он не спускал с нее глаз. Молодая женщина стояла в нескольких шагах и с явным беспокойством наблюдала за этой сценой, но когда Робеспьер переводил взгляд на нее, она тут же начинала улыбаться. Видимо, ей очень хотелось, чтобы мальчик ему понравился, и все-таки Робеспьер чувствовал, что ей было бы спокойнее, если бы он отпустил мальчика.
– Он, наверно, тебе помешал, – сказала молодая женщина.
– Нисколько, гражданка. Я очень рад, что его зовут Максимилиан.
– Его назвали в честь тебя. Сказав эту явную ложь, женщина покраснела. Действительно, кто мог шесть лет тому назад назвать сына в честь никому не известного Робеспьера? Робеспьер встал, и сразу поднялся Брунт.
– Счастливо оставаться, гражданка, – сказал Робеспьер и пошел по аллее. Брунт, неслышно переступая лапами, последовал за ним. Робеспьер не оборачивался, но знал, что женщина все еще стоит на месте и смотрит ему вслед. Стоял обычный для мессидора день, теплый, на небе ни облачка. Но здесь, на аллее, скрытой от лучей солнца тяжелыми ветвями старых деревьев, было прохладно.
Робеспьер свернул на заросшую, вероятно, забытую дорожку, пошел по ней, и ему показалось, что он в совершенном уединении, что тут его вряд ли увидят редкие для этих мест прохожие. Он нашел старый широкий пень и удобно устроился на нем.
Он не понял, сколько времени просидел так, и вдруг очнувшись, огляделся по сторонам – нет, никого. Он был не очень уверен, что ему и на этот раз удалось отделаться от своих добровольных телохранителей. Может быть, они где-нибудь там, за деревьями, незаметные для него. Им со стороны, наверное, кажется, что он занят составлением каких-то планов, решает важные государственные задачи. Но он-то точно знал, что за все время, которое тут пробыл, ни о чем не думал. То есть мелькало что-то пустяковое, вроде того, что вот растет трава, вот какой рисунок можно разглядеть на коре этого дуба, вот как набегающий ветерок будоражит листву и как будто ничего не происходит, а между тем все кругом растет, дышит, – так, вероятно, и должен жить человек – просто дышать, наслаждаться солнцем и хорошим днем, и это, наверное, естественное его состояние.
А между тем все это было противоестественно. Было противоестественно и дико, что он, Робеспьер, сейчас сидит здесь, когда ему необходимо быть в комитете, в Конвенте, в Военной школе Марса, в Якобинском клубе.
Он должен быть там не по обязанности чиновника, но потому, что депутату неудобно пропускать заседания, не как рядовой инспектор, проверяющий подготовку будущих командиров, не как добросовестный якобинец, пришедший узнать новое. От него ждут решений, от него ждут приказа, от него зависит судьба многих людей.
Колесо фортуны вынесло его на вершину власти. Комитет называют робеспьеровским. Конвент прислушивается к каждому его слову. Якобинский клуб, который держит в руках всю Францию, верит только ему.
Ведь это он, Робеспьер, спас страну в страшную осень 93-го года.
Ведь это он нынешней зимой провел корабль революции мимо подводных рифов заговора и раскола.
На смену атеистическому хаосу, разъедающему Францию, пришла новая революционная религия. По мановению руки Робеспьера весь Париж пел хвалу Верховному Существу.
Начиная с 1789 года, страну разрывали на части враждебные партии. Роялисты плели паутину интриг. Заговорщики замышляли предательство. Ловкие ораторы подсовывали коварные доктрины. Продажные писаки сеяли клевету и обливали грязью патриотов. Несколько раз казалось, что Франция падет под ударом коалиционных армий.
Теперь революционные войска одерживают одну победу за другой. Теперь не слышно голосов защитников аристократии. Теперь страна подчиняется единой партии, единой мысли, единой воле.
И Робеспьер определяет дальнейший ход революции.
Но еще рано успокаиваться. Нет долгожданной ясности. Напрасно он рассчитывал на то, что когда-нибудь наступит хоть какая-то кратковременная передышка. Наоборот, после решения первых неотложных задач возникли новые проблемы, еще более сложные.
Например, в республике существует революционный трибунал. Может быть, он занят тем, что уничтожает остатки аристократии? Нет. Он арестовывает граждан, оказавшихся по случаю праздника пьяными. Благодаря такому удачному применению закона все контрреволюционеры остаются в полной безопасности.