Евангелие от Соловьева
Шрифт:
— В Кремль. Что, не пустят?
— Нет. Точнее, пропустят, но вносить твой хладный труп будут товарищи, ты заиндевеешь.
— Да ладно пугать! Идти-то всего триста метров.
— Угу, и на ветру ждать час, а потом по территории Кремля, как в аэродинамической трубе, еще неизвестно сколько упираться перебежками...
— Ну, значит, такова моя судьба, — сказал я и сделал шаг в сторону туалета, так как промедление могло стать роковым.
— Ты что делаешь?
— Собираюсь, уединившись в общественном туалете типа пластмассовый сортир, выдавливать из себя
— Ты с ума сошел, провоняешь!
— Извини... А что, лучше выглядеть сумасшедшим чечеточником, отставшим от труппы?
— Да нет, просто самый теплый и чистый туалет как раз под Кремлевской стеной, у пропускного пункта.
— Спасибо, век живи — век учись...
— Да ладно, салага, стакан нальешь — и в расчете.
— Размечтался, — последнюю фразу я уже произносил, семимильными шагами отмеривая расстояние до храма Василия Блаженного.
Опыт, знаете ли, штука незаменимая — прав был коллега во всем.
Триста метров отзывались хрустальным звоном моих ушей, и чистый подземный туалет радовал теплом. Выходить на улицу не хотелось, но пришлось.
Саму встречу я запомнил плохо. Необязательная болтовня с небольшим чиновником президентской администрации. Говорил нескладно. На сувениры тырить было нечего — только карандаши с надписью -Кремль». Удивило, что даже бутербродов не поставили и что, несмотря на роскошь помещений, креслица были потертые.
Но вот чего не забыть никогда, так это контрольные проверки через каждые сто метров и внимательные лица прапорщиков и сержантов. Они как будто учились читать по нашим паспортам. И процедура эта доставляла им несказанную радость. Каждую страничку они изучали минут по десять, и под конец некогда полноцветные лица приобретали под воздействием мороза монохромное изображение паспортной фото-графии. Тогда лица стражей озарялись пониманием, и испытуемый отправлялся к следующему КПП.
Ветер рвал лицо в клочья и пригибал уши к загривку. На третьем из постов мне уже было все равно. Я понимал,что в Кремле живет Снежная королева и попасть к ней на прием в сознании могут только пингвины. Жуткое ощущение холода я и вынес из кремлевского визита.
Но сегодня все было по-другому.
Эскорт машин прокатил мимо отдавших честь кремлевских стражей и остановился на внутренней территории Кремля у одного из служебных зданий. Дверца машины распахнулась, и Эдуард, очутившийся у меня перед глазами, принялся уговаривать:
— Владимир Рудольфович, прошу вас, только смотрите поаккуратней! Здесь скользко, брусчатка, да и ветрище жуткий!
— Помню, — ответил я и прошел внутрь помещения мимо охраны, любовно пожирающей меня глазами.
Был бы сахар, скормил с руки. Почитать бы для забавы их мысли... Но внутри стражних голов пустынно и гулко.
Зато в голове Эдуарда кипела жизнь, как в редакции желтой газетенки. Я приятно удивился отсутствию негатива ко мне и сложной комбинаторикой взаимных обязательств, вызванных подписанием незначительного указа.
— Прошу вас следовать за мной, — произнес Эдуард и устремился в глубь помещений. Я еле успевал держаться у него на хвосте.
В
— Александр Стальевич примет нас через полчасика, так что успеете принять душ. Ваши вещи доставят, не волнуйтесь.
Мы остановились в коридоре у одной из высоких белых дверей.
— Ленин жил здесь?
— Практически. Но его тень вам не помешает. Я зайду за вами минут через двадцать.
Глава двадцать пятая
Квартира вождя не впечатлила, разве что вафельное полотенце тронуло. А так — гостиничный номер как номер. Сантехника могла бы быть и поприличней.
Быстро приняв душ и переодевшись, я решил воспользоваться гостеприимством хозяев и поставил телефон на подзарядку. Последний раз заряжал в Америке. Да и друзьям для смеха славно будет рассказывать, как в Кремле помылся да подзарядился. Особенно если учесть, что сюда сотовые и проносить-то нельзя.
Ровно через двадцать минут раздался негромкий стук в дверь. Я был полностью готов к встрече с высшим руководством страны и, на всякий случай перекрестившись, решительно распахнул дверь.
На пороге стоял сам Александр Стальевич. Моего роста или чуть выше, но сутулящийся, в темном костюме, который вполне могли носить и во времена большевистских обитателей. Взгляд пристальным, но не злой, во многом благодаря очень пушистым детским ресницам. Сначала я подумал, что они вы горели на солнце, но, сравнив с остатками растительности, аккуратно уложенными вокруг гигантской лысины, понял, что это такой необычный пыльный цвет волос. Александр Стальевич походил на Ленина, засушенного и выцветшего, у которого от долгого хранения заострился носик, но умище и взор остались орлиными.
— Рад вас видеть, м-м-м-м-м, Владимир Рудольфович. Может, если вы не возражаете, пройдем ко мне, кабинет в двух шагах. Там и потолкуем за чаем.
— К вашим услугам, — неожиданно серьезно даже для себя ответил я.
Кабинет был действительно в двух шагах и стоической обстановкой вызывал уважение. Гигантский стол, зеленая лампа, компьютер, батарея телефонов, кресла, на стене фотография президента. Перед самим кабинетом находилась сторожевая секретарши, в которой обычно, конечно, толпился народ. Но сейчас всех куда-то передислоцировали. И только немолодая дама, должно быть помощник, с готовностью принялась активничать, услышав команду босса.
— Будьте любезны, Нелли Петровна, нам заказать пару чая.
За большим длинным столом мы сели друг напротив друга вдали от главного места, которое обычно хозяин кабинета занимал на совещаниях. Волошин помолчал, видно сосредоточиваясь.
Он и так-то говорил очень тихо, но уверенно, а тут и вовсе перешел на леденящий шепот.
— Дорогой Владимир Рудольфович, что происходит? Мы очень волнуемся и не знаем, как реагировать...
Он не закончил фразу, но я не дал договорить:
— Смиренно, Александр Стальевич, смиренно. Это, пожалуй, единственная возможность.