Евангелие от святого Бернарда Шоу
Шрифт:
Отвратительные игры чудовищных детей с адскими угрозами — ещё одно из этих отклонений и, возможно, самое омерзительное и вредоносное из них. Оно ведёт исключительно к тому, что подражателей апостолов (которые называют себя святыми Вилли и Стиггинсами: в насмешку ли, в честь ли пуритан и святых) от всего сердца ненавидят все, кто не принадлежит к их общинам, а зачастую и те, кто к ним принадлежит. Пока что никто не ненавидит Иисуса, однако многие из тех, кого истязали в детстве от его имени, переносят на него своё общее отвращение ко всему, что связано с религией Слова; тогда как другие, знающие о нём только в искажённом виде, как сентиментального пацифиста и аскета — свою общую антипатию к персонажам подобного рода. Точно так же студент, вынужденный «проходить» Шекспира как университетский предмет, может возненавидеть Шекспира; а тот, кто испытывает неприязнь к театру, может перенести эту антипатию и на Мольера, не прочтя ни единой его строки и не посмотрев ни единой его пьесы; но никто, мало-мальски знакомый с творчеством Шекспира
Вот единственное требующее комментариев утверждение этого раздела: «Автор Деяний, рассказчик столь же замечательный, как и Лука, был (тоже подобно Луке) куда слабее в крепости мысли, нежели в искусстве художественной литературы. Посему те, кто любит истории и непригоден для богословия, обычно приписывают авторство Деяний Луке». Как можно заметить, в число таковых людей включены практически все ортодоксальные богословы. Аргумент мистера Шоу заключается в том, что Деяния полны сальвационистской теологии; однако столь же обильно представлена она и у Луки. Даже будь это иначе, нет причин сомневаться, что один человек мог написать обе книги. Все богословские труды полны ограничений; кроме того, Лука мог изменить своё мнение. Но однозначных противоречий мы здесь не наблюдали. Да и если бы они тут были, это ничего не значит для нас по сравнению с незамысловатым утверждением, которым начинаются Деяния Апостолов:
«Первую книгу написал я к тебе, Феофил, о всём, что Иисус делал и чему учил от начала до того дня, в который Он вознёсся, дав Святым Духом повеления Апостолам, которых Он избрал, которым и явил Себя живым, по страдании Своём, со многими верными доказательствами, в продолжение сорока дней являясь им и говоря о Царствии Божием. Но вы примете силу, когда сойдёт на вас Дух Святый; и будете Мне свидетелями в Иерусалиме и во всей Иудее и Самарии и даже до края земли» (Деян. 1:1-3,8).
Ср. с Лк. 1:1-3: «Как уже многие начали составлять повествования о совершенно известных между нами событиях, как передали нам то бывшие с самого начала очевидцами и служителями Слова, то рассудилось и мне, по тщательном исследовании всего сначала, по порядку описать тебе, достопочтенный Феофил».
Лк. 24:49-50: «И Я пошлю обетование Отца Моего на вас; вы же оставайтесь в городе Иерусалиме, доколе не облечётесь силою свыше. И вывел их вон из города до Вифании и, подняв руки Свои, благословил их».
Есть небольшие расхождения по поводу последних слов Иисуса, но нет ничего такого, что заставляло бы любого разумного человека усомниться в том, что одно повествование написано той же рукой, что и второе.
Диспут о крещении и пресуществлении
Тем временем неизбежный эффект падения особых доктрин Иисуса и возвращения к Иоанну Крестителю привёл к тому, что обращать язычников стало проще, чем евреев; и, следуя путём наименьшего сопротивления, Павел стал апостолом для язычников. У иудеев был собственный обряд инициации: обрезание; и они относились к нему с суровой ревностью, ибо он отмечал их как избранный народ Божий и выделял из числа необрезанных язычников. Обнаружив, что крещение быстрее прокладывало себе путь среди язычников, чем среди евреев (ибо позволяло им претендовать на то, что их благословляет обряд более современный и авторитетный, нежели Моисеев), Павел был вынужден признать, что обрезание потеряло смысл; для иудеев же это было недопустимым святотатством. Для иноверцев же вроде нас самих значительная часть Послания к Римлянам занудна до нечитаемости, ибо состоит из безнадёжных попыток Павла уклониться от вывода, что, буде ты покрестился, не имеет значения, был ли ты прежде обрезан. Павел признавал обрезание как превосходную в своём роде процедуру для евреев; но если оно неэффективно для спасения, а спасение — вещь необходимая (а Павел как раз считал верными оба утверждения), его просьбы о смягчении наказания лишь усиливали решимость иудеев камневать его.
Таким образом, в самом начале апостольское христианство немедленно столкнулось с конфликтом: достигается спасение хирургической операцией или же обливанием водой, — простыми обрядами, на которые Иисус не пожелал потратить и пары десятков слов. Позднее, когда новая секта завоёвывала языческий запад, где прежний спор потерял практическую значимость, другая церемония — уже упомянутое выше богоедение — стала причиной конфликта куда более катастрофического, убеждения участников которого различались не тем, нужно ли её вообще исполнять, но тем, является это вкушение божественной субстанции реальным или символическим: конфликта, породившего чудовищную волну преследований, смертоубийства, ненависти и всего того, что было столь чуждо Иисусу.
Но задолго до этого предрассудки, укоренившиеся на почве новой веры, сделались проблемой. Теологи взялись усложнять представления о партеногенетическом рождении Христа, поначалу выглядевшем достаточно незатейливо в качестве популярного чуда. Они стали задаваться вопросом, из какой субстанции состоял Христос в матке девственницы. Когда вера дополнилась Троицей, возник вопрос, была ли девственница Богоматерью или только матерью Иисуса? Арианский и несторианский расколы произошли именно на почве этих вопросов; а предводители этих равновеликих колебаний злобно свергали друг друга и отлучали от церкви в зависимости от того, кому удавалось привлечь на свою сторону императора. В IV веке они принялись жечь друг друга из-за различия во мнениях по подобным вопросам. В VIII веке Карл Великий сделал христианство обязательным, истребляя тех, кто отказывался принять его; и хотя это стало концом добровольного обращения, Карл Великий может считаться первым христианином, предававшим людей смерти за любые сколь угодно незначительные особенности доктрины. С этого времени история христианских диспутов начинает разить кровью и пламенем, пытками и войнами. Крестовые походы, преследования в Альби и в других местах, Инквизиция, «религиозные войны», сопровождавшие Реформацию,
всё это преподносится как явления христианские; но кто может усомниться, что Иисус с ужасом отрёкся бы от них? Наши представления о том, что Варфоломеевская бойня была грубым нарушением христианства, тогда как кампании Густава Адольф и даже Фридриха Великого — действием, направленным на его защиту, столь же нелепы, как противоположное мнение, будто бы Фридрих был Антихристом, а Торквемада и Игнатий Лойола — мужами, пребывавшими у самого сердца Иисуса. Ни они, ни их подвиги не имели с ним ничего общего. Скорее всего, архиепископ Ло и Джон Уэсли умерли равно убеждёнными в том, что Иисус, чьим именем прославились они на земле, встретит их на Небесах с распростёртыми объятиями. Бедный квакер Фокс даёт им десять очков вперёд; хотя дело жизни Фокса было куда как более жалким.
Однако все эти искажения учения Иисуса получали свою моральную силу благодаря доверию к нему и потому позволяли донести его евангелие в целости и сохранности. Когда протестанты переводили Библию на разговорные языки и позволяли ей распространиться среди людей, они занимались чрезвычайно опасной работой, о чём свидетельствуют преследующие их неприятности; но волею случая они даровали изречениям Иисуса возможность открытой конкуренции с высказываниями Павла, и Екклесиаста, и Давида, и Соломона, и авторов Иова и Пятикнижия; и, как мы видели, Иисус выглядит куда привлекательнее. Ослепительное противоречие его учения с практикой всех государств и церквей так и не исчезло. И несмотря на то, что со дня рождения Иисуса прошло девятнадцать столетий (дата его рождения сейчас парадоксально определяется 7-м годом до Рождества Христова, хотя некоторые настаивают даже на 100-м), а его церковь так и не пытается руководствоваться его политической системой, банкротство всех иных подтверждается нашей живой статистикой (позволяющей нам предельно чётко рассмотреть всякую систему), в связи с чем нам так трудно принять его не в качестве козла отпущения, но как того, кто смыслил в практических делах куда больше, чем все мы считали до сих пор.
Этот раздел опять же довольно точен, за исключением того, что мы не можем согласиться, будто бы имел место какой бы то ни было конфликт между крещением и обрезанием как «средствами спасения». Они были всего лишь «внешними и зримыми признаками внутренней и духовной благодати».
Альтернативный Христос
Теперь рассмотрим простенькую ситуацию. Новый Завет рассказывает две истории для двух различных категорий читателей. Первая — старая история об обретении нами спасения через искупительную жертву божественного персонажа, жестоко убиенного и восставшего из мёртвых на третий день: история, которую принимали апостолы. И в этом рассказе политические, экономические и нравственные представления христа не имеют значения: всё дело в искуплении; мы же спасаемся своей верой в него, а не делами или мыслями (кроме, разве что, этой конкретной), воплощёнными в практические дела.
Вторая — история о пророке, который потерял голову, высказав несколько весьма интересных мыслей о практическом образе действий (как личном, так и политическом, имеющем ныне первостепенную ценность) и завещав ученикам следовать им в повседневной жизни; уверовал, что он — легендарный изначальный образ божий; и под влиянием этой навязчивой идеи был судим и подвергся жестоким истязаниям в полной уверенности, что воскреснет из мёртвых и восстанет во славе, дабы властвовать над обновлённым миром. В этой версии политические, экономические и нравственные представления об Иисусе интересны и важны как справочные пособия по поведению; остальное же — всего лишь психопатия и суеверия. Описания воскресения, партеногенетического рождения и иные невероятные чудеса отвергаются в этом случае как домыслы; такие же эпизоды как беседа с дьяволом воспринимаются подобно таковым, записанным св. Дунстаном, Лютером, Баньяном, Сведенборгом и Блейком.