Евангелие от Тимофея. Клинки максаров. Бастионы Дита
Шрифт:
— Уж если говорить откровенно, его благорасположение уже само по себе стоит немало. Он восстановил три саркофага, на которые мои помощники уже махнули рукой. Его заботами машины холода стали работать намного лучше… Но дело совсем не в этом. Поговори с ним сам, и ты все поймешь.
— Он здесь?
— Да. Ожидает за порогом.
— Тогда пусть войдет.
Чужеродец кивком головы поприветствовал судью и внимательным взглядом обвел помещение, стены которого наподобие изысканной лепнины украшали застывшие каменные потеки.
— Я рад видеть тебя, чужеродец, — мягко сказал судья. — Хотя мы встретились не в самую лучшую пору. Знаешь ли ты, что очень скоро сюда придет Лето?
— Знаю.
— А тебе известно, что это такое?
— Известно. — Голос гостя был хрипловат, а из всех подходящих для этого случая слов он выбирал самые простые.
— Когда ты явился сюда, тебя предупредили, что нашим гостеприимством можно пользоваться только до наступления Лета.
— Кажется, мне говорили что-то такое. Но тогда я не придал этим словам особого значения.
— А надо было. Ведь для тебя начало Лета означает конец жизни.
— Никто не волен распоряжаться моей жизнью, судья. Даже я сам.
— Никто и не пытается распоряжаться твоей жизнью. Но ты сам вскоре попросишь о смерти. Поверь, в этом нет ничего противоестественного. Если бы не обязанности судьи, я сам давно бы уже распрощался с жизнью. Для этого существует немало безболезненных способов. Ты сможешь выбирать любой.
— Увы, судья. Моя жизнь еще может мне пригодиться.
— Но тогда тебе придется взять взамен чужую жизнь. Уцелеть ты сможешь только лишив кого-нибудь из нас саркофага.
— И этого я не собираюсь делать.
— Тогда я не понимаю тебя. Возможно, твой ум повредился от страха?
— Все очень просто, судья. Я не стану дожидаться Лета. Я уйду отсюда. Как уходят вон те твари. — Он указал в окно на бесчисленные стада черепах, медленно-медленно ползущих в одном направлении.
— Когда Лето вновь отступит и мы покинем Убежище, выжженная земля вокруг будет усыпана их пустыми панцирями.
— Это твоя дочь, судья? — казалось, чужеродец не обратил никакого внимания на последние слова Марвина.
— Да.
— Красивая… Она тоже умрет?
— Это не должно тебя беспокоить. — Марвин едва сдержал вспышку гнева. Речи чужеродца были настолько бестактны, что даже бесконечному терпению судьи подошел конец.
— Ты хочешь жить, малышка? — словно не замечая состояния Марвина, спросил у девочки чужеродец.
— Нет, — она беззаботно покачала головой.
— Так вот, — докучливый гость снова обратился к судье. — Я постараюсь спасти самого себя и всех тех, кто мне поверит.
— Каким образом, хотелось бы знать? — Судья прикрыл глаза, чтобы не видеть лицо собеседника.
— Сейчас я отвечу. Но сначала сам задам несколько вопросов. — Он прошелся по комнате, разглядывая кое-какие сохранившиеся вещи:
— По-твоему, каждый предмет должен иметь какое-нибудь предназначенье? — Марвин устало погладил дочку по щеке. — Он просто красив, вот и все. Присмотрись, как играют на нем отблески света. Он украшает нашу жизнь так же, как цветы, музыка, дети…
— А я уверен, что этот предмет был создан с совершенно определенной целью. Он предназначен для измерения… как бы это лучше выразиться… в вашем языке нет близкого понятия… Ну, скажем так: для измерения длительности таких, например, явлений, как жизнь.
— Ты говоришь очень путано. Как можно измерить жизнь? Да и зачем? Детство обязательно сменится юностью, а зрелость старостью.
— Представь себе, все на свете имеет свое мерило. От этой стены до той двенадцать шагов. Точно так же можно измерить и жизнь. Но для этого нужно иметь какие-то отметки, вехи. Смену времени года, смену дня и ночи.
— Ночь может наступить еще до того, как ты сомкнешь губы, а может — только в следующем поколении.
— То-то и оно. Небесные явления утратили логику и порядок. Но когда ваши предки создавали эту штуку, — он снова коснулся странной сосульки, в глубине которой поблескивали деформированные зубчатые колесики, — они умели измерять длительность любых событий. Стало быть, когда-то здесь случилось нечто такое, после чего подобные измерения утратили смысл. Кроме того, с той поры сохранилось множество других предметов, назначение которых вами забыто.
— Он говорит о восьминогих машинах, которые хранятся в тупиковом тоннеле Убежища. — Тарвад на мгновение оторвался от свирели. — Одну из них он заставил двигаться. Я видел это своими глазами.
— Такие машины могут двигаться в десятки раз быстрее человека. На одной из них я собираюсь убежать от Лета. — В словах чужеродца судье почудился оттенок гордости.
— Куда? В какие края?
— Вот об этом я и собираюсь поговорить с тобой. — Чужеродец опять уставился на черепах. — Значит, все эти твари должны погибнуть?
— Да. Им не уйти от Лета.
— Но когда Лето отступит, здесь появятся другие такие же?
— После того, как пройдут дожди и взойдет трава, их приползет видимо-невидимо. Иначе чем бы мы тогда питались? Ведь о всех других животных мы знаем только из древних преданий.
— И какого размера будут эти черепахи?
— Раз в пять-шесть меньше тех, которые ты видишь. Здесь они будут отъедаться вплоть до прихода нового Лета.
— Следовательно, должно существовать такое место, где эти твари могут жить и размножаться, пока земля тут превращается в камень, а камень в песок.