Евангелие от змеи

Бордаж Пьер

Марк узнал Мишель Аблер, психиатриню, у которой лет десять назад брал интервью в рамках расследования деятельности новых школ психоанализа. Она мало изменилась, разве что в коротко стриженных волосах появилось несколько седых прядей. Мишель была все так же похожа на паучиху в своем'черном костюме, с бесконечно длинными конечностями и гипнотическим взглядом темных глаз. Низкий голос психиатра так подействовал на Марка, что он во время разговора только и делал, что боролся с растущим желанием. Она об этом, конечно, знала и довольно улыбалась, но Марк тогда переживал странный период жизни, воображая, что может обладать каждой встреченной им женщиной (к счастью, со временем эта навязчивая идея прошла). Остальных экспертов Марк

тоже знал —лично или понаслышке: Пьер Эстерель, биолог, убежденный сторонник генной инженерии; монсеньор Дюкаруж, официальный представитель французского епископата; Жак Манделье, депутат-социалист, председатель Наблюдательного совета по контролю за деятельностью сект; Жан-Эрик Шолен, генеральный директор "Альфаком". Единственной незнакомкой была дама, приглашенная говорить от имени семей, пострадавших от ваикаизма. Она не слишком уютно чувствовала себя в новом платье, явно купленном специально для передачи. В женщине была застенчивая и неловкая гордость крестьянки, на глазах превращающейся в королеву голубого экрана.

Шепотусилился, когда на площадке появились Омер с помощницей, Ваи-Каи и молодой человек в очках (Марк видел его на меловом холме в окрестностях Манда).

Трудно было вообразить людей менее совместимых, чем разряженная парочка телеведущих и Духовный Учитель, чем-то неуловимо напоминавший Ганди. Омер отправился поприветствовать экспертов, а его помощница подвела Ваи-Каи к стулу в центре сцены, где техник устанавливал микрофоны. Молодого человека в очках усадили в первый ряд между красотками в декольте. Клоун-распорядитель занял свое место и поднял над головой первую табличку, призывающую публику аплодировать.

Шлепшлепшлепшлеп... Что-что, не слышу? Шлеп-шлепшлепшлеп... Уже лучше! Еще! ШЛЕП ШЛЕП ШЛЕП...

Ладно, ладно, хватит, оставим немного на потом... ХАХА ХАХАХА.

Когда Омер и его соведущая вернулись наконец на эстраду, голос ведущего прозвучал как Глас Гневающегося Божества, и обстановка в студии мгновенно наэлектризовалась.

Наверху, над залом, стояли сотрудники канала, наблюдая за происходящим на "ристалище".

Духовный Учитель сел по-турецки на предложенный ему стул, нисколько не озаботившись эстетическим соображениями.

Он выглядел маленьким и хрупким в свете прожекторов, подогревавших душную атмосферу студии.

Гладкие черные волосы обрамляли бесстрастное лицо.

Марк вспомнил трагические глаза Пьеретты, стоящей перед камином на ферме в Обраке. Неужели она провидела этот страшный день, когда ее названого брата отдадут на растерзание журналистской братии, как бросают окровавленный кусок мяса своре голодных псов?

Распорядитель поднял вверх табличку, призывающую к молчанию. Напряжение усиливалось, воздух в студии сгущался, соседка Марка небрежным жестом одернула юбку, глухо звякнув браслетами. Эксперты не спускали с Учителя глаз: так смотрят боксеры на ринге за секунду до гонга, проводя психическую атаку.

—Заставка! —прогремел голос режиссера.

Разухабистая музыкальная заставка ток-шоу ударила по ушам публики, Омер в последний раз передернул плечами, разминая шею, и вот уже его лицо и огненная шевелюра появились крупным планом на вспомогательных экранах, встроенных в декорации.

—Добрый вечер, дамы и господа, добро пожаловать на передачу!

Бурное начало —фирменный элемент ток-шоу Омера.

Аплодисменты, призывает табличка. Шлепшлеп-шлепшлепшлеп. Громче, умоляет распорядитель, отчаянно жестикулируя и строя рожи. ШЛЕП ШЛЕП ШЛЕП.

Он поднимает палец, благодаря зрителей, и жестом призывает восстановить тишину.

—Как обычно, со мной сегодня в студии очаровательная Марианна. Ваши аплодисменты, дамы и господа!

На экране крупным планом появляется улыбающееся лицо молодой женщины —черт, до чего же она телегенична!

А сиськи какие! Табличка, аплодисменты, команда дирижера, тишина...

Пока Омер представлял гостей в студии, Марк спрашивал себя, откуда появится

убийца. Из разговоров с информаторами следовало, что Ваи-Каи не уйдет живым из здания Tele Мах, но никому не удалось выяснить, какого именно убийцу наймут. У Марка теплилась слабая надежда, что он сумеет помешать казни, но из-за отсутствия точных данных рисковал сам получить шальную пулю в голову или разлететься в клочья при взрыве.

А он, несмотря на все сложности, на издержки возраста и грозный призрак разорения, умирать не хотел.

Марк не чувствовал в себе призвания мученика.

Глава 42

Люси и Бартелеми оказались в числе тех, кого вынесло на свободную сторону бульвара после того, как внезапно рухнуло металлическое ограждение.

Рано утром они присоединились к ученикам, собиравшимся у здания Tele Мах, чтобы выразить поддержку Духовному Учителю. Ббльшую часть дня они простояли под проливным дождем: одежду пришлось снять, чтобы выжать, а поскольку надевать мокрые тряпки было противно, они так и стояли полуголые на тротуаре: Люси была в тергалевых брючках, Бартелеми —в коротких джинсовых шортах. Большинство окружавших их людей были новыми кочевниками, так что их бесстыдство никого не возмутило. Промокшие до костей и голодные, они стояли в толпе перед ограждением, сдерживая напор людских тел. Так продолжалось до середины ДНЯ.

Накренившись, первое ограждение опрокинуло два остальных. Стражам порядка не удалось достаточно быстро закрыть брешь, толпа развернулась, как гигантская пружина, вытолкнув Люси и Бартелеми на пятачок между оцеплением спецназовцев и въездом на подземную стоянку. Они последовали примеру молодого блондина, который нес на руках бесчувственное тело, закутанное в плед: воспользовавшись остановившейся перед шлагбаумом машиной как прикрытием, они проникли внутрь, как только охранник отвлекся.

Они не пытались следовать за блондином в полумраке цокольного этажа. Бартелеми молча кивнул на камеры наблюдения, расположенные вдоль стены через каждые пять метров, и они спрятались за колонной, где ни одна камера их не доставала. Прижавшись друг к другу, они грелись, и вскоре ими овладело желание. Они занимались любовью сидя, обреченные на неподвижность и молчание. Время от времени до них доносился шум мотора, темноту прорезал свет фар. Тревожную тишину стоянки нарушал лишь звук тершихся друг о друга тел.

Люси сдерживала стоны, загнав наслаждение внутрь.

Люси растворялась в объятиях Бартелеми, уйдя так глубоко в космос своей души, что ей понадобилось какое-то время, чтобы унять яростно колотившееся сердце, восстановить дыхание и вернуть ясность мыслей.

Влажный воздух был пропитан парами бензина и разогретого моторного масла. В давке Люси потеряла майку, и Бартелеми предложил ей свою, выкрутив и разгладив на коленях. Она попыталась ее натянуть, содрогнулась от прикосновения мокрой ткани к коже и не стала одеваться. Последствия воскрешения постепенно проходили, и она постепенно становилась прежней Люси, той Люси, что всегда сомневалась, раздумывала, судила...

Бывали моменты, когда возвращались былые страхи и пристрастия. Она должна была любой ценой вернуть себе то восхитительное умиротворение, которое заливало ее душу все предыдущие недели, отпустить тормоза, отдаться настоящему, переживая тот потрясающий опыт, который предлагала ей космическая паутина.

Прежняя Люси боялась жить рядом с человеком —с юношей, —зарезавшим мать, сестру и отца. Космическое полотно жизни предлагало ей идти рука об руку с Бартелеми по пути искупления, но она опасалась, что ей не хватит сил, великодушия, сострадания. Прежняя Люси думала, что, возможно, ее долг заключается в том, чтобы выдать Бартелеми полиции, навсегда лишив его возможности вредить себе и окружающим. Но мир менялся, люди покидали свои дома, бросали нажитое добро, отказывались от привычек, прежние ценности растворялись в потоках дождя, перед человечеством открывалась дверь в мир всех возможностей, в мир настоящего.