Евангелие рукотворных богов
Шрифт:
Где-то далеко отсюда сильные пальцы, привычные к оружию, не менее ловко управляются со струнами:
Мой дом в холмах зеленых, мой дом в высоких травах. Взбираются по склонам веселые дубравы. С рукава слетает сокол – к нам приехал издалёка Всадник изумрудноокий из страны лесов высоких. Там – мой дом в зеленых холмах!Играй же, менестрель, играй! А рядом с ним медленно танцует девушка, движения
Танцуй же, дева, танцуй! И мальчик сидит у ног и поет, глядя на мир печальными глазами, – не менее грустно смотрит он, когда приходится, в прорезь прицела.
Там печаль тиха, как вечер, там легенды море шепчет, Там поет закатный ветер о давным-давно ушедших. Там венки сплетают девы, там играют менестрели, Там давно собрались гости, ожидая королеву. Там – мой дом в зеленых холмах!Пой, пой, дитя, не останавливайся – это песня о том, что уже мало кто помнит и нескоро, ой как нескоро увидит.
В тесном кружке кочевников выступают бродячие артисты. Зачем убивать, а они это могут, если можно добывать на пропитание, демонстрируя собственное искусство? И играют, поют, танцуют, а в сторонке пристроился на солнышке, таком редком, худощавый, хотя в осанке чувствуется недавняя дородность, проповедник. Когда его коллеги закончат – он расскажет собравшимся, если они захотят его слушать, о том, что в ближайшее время вновь наступят сумерки, но этого не стоит бояться. Лучше всего найти укромное место, переждать катаклизм, а после мир родится заново и жить станет легче.
Кстати сказать, сами артисты не думают искать убежища. Зачем? Каждый из них в глубине души уверен, что заслужил честь или достоин проклятия – пережить грядущие испытания, дабы оправдать или искупить, впрочем, это одно и то же. И так, скорее всего, произойдет. Причем очень скоро.
А остальные избранные?
Примерно через месяц глубоко под землей, под слоем оплавленного камня окончательно придет в себя существо с обожженной маской вместо лица и кровоточащими культями вместо конечностей. Оно тщетно попытается разлепить покрывшиеся кровавой коростой веки и с ужасом осознает всю чудовищную безысходность своего положения. Наверное, отчаяние, если ему еще присущи какие-нибудь эмоции, послужит последней каплей, ввергнувшей сознание в пропасть безумия. Иначе чем, как не безумием, объяснить странные видения, образы, посетившие его в последующем, визиты, память о которых останется навсегда.
Первой придет к нему девушка, почти девочка, в лохмотьях, со странным узором татуировок на предплечьях. Синеглазая и абсолютно неземная.
– Бедный, – скажет она, вытирая слезы, – бедный, прощай.
– Ты уходишь? – подумает существо. – Почему?
– Я должна.
– Останься.
– Я не могу… даже не так –
– И мы больше никогда не увидимся?
– Мое проклятье в том, что все, абсолютно все в конце концов приходят ко мне. Все, но не ты.
– Как это?
– Смертные обычно встречаются со мной дважды – при рождении и на одре. Ты же провел со мной слишком много времени, и теперь наши пути расходятся. Прощай… Любимый.
– Ты меня обманывала…
Боль стеной огня оборвет мысль.
Вторым будет пес, плод невообразимой мутации – мощное тело на колонноподобных лапах, извивающийся змеей хвост и три головы на топорщащихся загривках.
Правая пасть недовольно зарычит, левая преданно лизнет в подбородок, а средняя лениво зевнет, сделав вид, что ей все равно.
– Ты кто? – подумает существо.
Морды посмотрят друг на друга, потом по сторонам и волчком потащат все тело в погоне за собственным хвостом.
– Зачем ты здесь?
Псина остановится, сжав сразу всеми тремя челюстями кончик яростно отбивающегося хвоста, и посмотрит исподлобья тремя парами глаз. Создастся впечатление, что правая голова крайне недовольна непроходимой тупостью, левая относится к ситуации иронически, а средней вообще наплевать.
– Фу! – подумает существо, отчего-то вид страшной собаки вызовет ощущение чего-то родственного.
Пес послушно выплюнет хвост и шлепнется на зад с видом благосклонно исполняющей волю ребенка домашней болонки. Некоторое время будет продолжаться взаимное разглядывание, а потом нечто неуловимо изменится за спиной пса. Абсолютный мрак запечатанного огнем подземелья сгустится еще больше, и тьма в глубине развалин станет осязаемой. Она начнет сгущаться, наползать, и существо, уже познавшее в полной мере безотчетный ужас, отрешенно осознает безусловную инородность стремящейся к нему силы. Холодная ненависть. Жизнь, смерть, боги и призраки, нет, то, что парализующее уставится на него из мрака, вообще не будет принадлежать существующему миропорядку.
Пес одним движением вскочит на ноги и развернется кругом. Три головы прижмутся к земле, и яростный рык, сопровождаемый тремя клубящимися факелами, освещая пространство, оглушит бессильное существо. Шаг за шагом, звонко клацая челюстями, отсекая выбросы призрачной материи, трехголовая собака загонит чужеродное нечто в дальний угол и, предупреждающе рыча, снова усядется напротив.
– Хорошая собачка. – Из ниоткуда появится третий, или это уже четвертый, если считать и Чужое, визитер.
Высокий, худощавый, рыжеволосый человек с маской невиданного зверя, нагой, – на нем лишь набедренная повязка.
– Как ты? – спросит он.
Если бы у существа остались губы, оно бы искривило их в сардонической усмешке. Гость не глядя сядет на валяющийся под ногами обломок камня, и тот сразу примет вид обсидианового трона.
– Ничего, пройдет.
– Ты-то вообще кто такой? – подумает существо, почти не надеясь на ответ.
– Ай, – махнет рукой рыжеволосый, – тебе имя надо? А ты свое-то помнишь? То-то же! Ну, называй меня, если угодно, Сет, или Ваал. Можешь – Тифоном. Еще где-то ко мне обращались как к Локи, именовали Лукавым. Скажу по секрету, – мужчина заговорщицки подастся вперед, – Змий и Прометей – это тоже я. Важны не образы и ярлыки. Ты видишь перед собой лишь персонификацию древней, как мир, силы.