Евгения
Шрифт:
– Стойте! Что ты там Алевтина сказала про лес и грибы?
– Я сказала, Гриша, что грибов нам вчера набрали целую корзину. Я заплатила девушкам копеечку. Они обещали снова принести. Я насолю и насушу впрок. Элеонора Михайловна не против. Мы когда жили у батюшки…
– Ты что, ничего не знаешь? – зло перебил ее Григорий.
– Что? – Алевтина покраснела.
– Сами в лес не смейте ходить – чтобы ни ногой. Дальше усадьбы, без сопровождения, чтобы обе не ходили. Поняли? И девок в лес не посылайте.
– Почему это? – вдруг раздался голосок Женьки. – Под арестом мы что ли?
– Считайте
– А что такое? – Женькины бровки взлетели на лоб.
– Зверье в лесу распустилось. На людей кидается. Случай несчастный был.
– Ой! – Алевтина поднесла руку к губам. – Медведь, Гриша?
– Не знаем пока. Может медведь, а может и росомаха.
– А что за зверь росомаха? – смешливо, будто издеваясь, спросила Женька.
– Ой, да кто же ее видал? – Алевтина повернулась к сестре.
– Зверь как зверь, – угрюмо отвечал Григорий. – Меньше медведя, но зубы и когти очень большие.
– Ладно, Гришенька, мы поняли, – скороговоркой отвечала Алевтина. – Сами никуда не пойдем, и девушкам деревенским скажем. Бог с ними, с грибами. Позже соберем.
– А как же быть с балаганом?
– Каким балаганом? – Григорий удивленно посмотрел на свояченицу.
– Ну, ваш же почтмейстер сказал, что в Большакове, на центральной усадьбе, в воскресенье, будет установлен балаган, и там актеры будут играть пьесу Шекспира.
– Ну и что? Пусть себе играют. Вы-то тут причем?
– Григорий Иванович, мы с Алевтиной давно собирались сходить на этот спектакль. Просто… Просто, здесь скука смертная – спи, ешь, да по саду гуляй. А теперь вот еще и гулять-то далеко нельзя.
– А вам, значит, Евгения Николаевна, для полноты и радости жизни только шутов и лицедеев не хватает?
Евгения презрительно сощурила глаза и хмыкнула.
– Гришенька, можно мы все же съездим в Большаково? – постаралась разрядить обстановку старшая сестра. – Там ведь и всего-то роща и пролесок. Нас Степан может отвезти. Откуда там-то звери? Мы же в дальний лес не пойдем.
– Причем тут Степан? – раздраженно отвечал Зотов младший. – Что Степан вас спасет, если зверюга бросится? И потом тебе, Алевтина, вообще далеко ходить нельзя. – Он помолчал с минуту, поддел носком туфли речной камешек и слегка отбросил его в сторону.
– Гришенька, я хорошо себя чувствую. И поездка эта мне не будет в тягость.
– Не знаю, я подумаю, – подытожил Григорий и, повернувшись к беседке, дал понять, что разговор окончен.
Григорий разделся и вошел в холодную воду. По телу побежали приятные мурашки. Волосы на груди встали дыбом. Григорий зашел дальше и нырнул. Крепкими гребками он поплыл вдоль берега, далеко за границы купальни.
«Господи, как хорошо-то!» – думал он, плескаясь в упругих речных струях. Над головой носились стрижи и ласточки. Противоположный берег местами был крут, и там гнездилось множество речных птиц. Вволю накупавшись, Зотов младший вышел на берег. Он был тут хозяином, а потому не остерегался, что кто-то посмеет зайти на территорию его усадьбы. Прямо голышом он упал в горячий песок, положив руки под голову. Ветерок приятно овевал мокрое тело,
«Я себя хорошо чувствую, – мысленно передразнил жену Григорий. – Так хорошо, что мужу не даешь… Зато готова скакать, чтобы какими-то фиглярами любоваться. Ба-ла-ган! Твою мать! Ну, ладно эта, блаженная, ей что ни дурно, то потешно. А моя-то куда? С пузом, да на спектакли? Вот родит, я с ней строже стану обходиться. Больно много воли себе взяла. Прав отец – нельзя баб распускать».
Он незаметно задремал, и снова в его сон прорвался образ негодной Женьки. Во сне он видел ее голую, с раскрытыми солнцу руками.
Иван Ильич к обеду не поспел, а прислал нарочного с запиской, в которой сообщил сыну, что задержится по делам Земства дня на три.
Глава 3
После обеда сестры и мать пошли в свои спальни, чтобы отдохнуть, пока не спадет на улице жар. Григорий навестил жену перед поездкой и чмокнул ее в теплую, примятую подушкой щеку.
– Гриша, ты когда вернешься? – сонным голосом спросила она.
– Точно не знаю, если будет поздно, то заночую в поле, в охотничьем домике. Ужинайте без меня.
– Ну, ты все-таки постарайся вернуться, – протяжно канючила она. – Я буду скучать.
– Чего вам с сестрицей скучать-то? Чай, развеселит она тебя. Она же у нас та еще хохотушка.
– Ты ее не любишь, дуся… Что плохого она тебе сделала?
– А чего мне ее любить? Пусть ее муж будущий любит. А я-то тут причем?
– А ты знаешь, у нашей Женечки есть уже жених, – радостно отозвалась Алевтина.
Григорий аж застыл, оправляя голенище изящного сапога.
– Жених? Не рано ли? Ей же еще год в институте учиться.
– Что ты, у них на курсе есть две девушки уже замужние. На занятия ездят из домов своих мужей.
– Развели богадельню! Никакой скромности.
– Ну, чего ты так? Папенька сказал, что только через год свадьбу им сыграет.
– А кто он таков?
– Ой, он очень богат. Отец его владеет кучей мануфактур в Самаре, Нижнем и Вологде. Еще где-то. Не помню точно. Что-то с тканями связано и кожей. И с продовольствием. Его зовут Леонидом. Ему уже двадцать три, но он не женат. Они познакомились с Женечкой на балу, в ее институте. Вернее, наши родители свели их вместе, ради знакомства. Наш папенька и отец Леонида – хорошие приятели и компаньоны. В сущности, все было определено еще с детства. Их еще в раннем детстве нарекли женихом и невестой. А тут они еще познакомились, и, к счастью, очень понравились друг другу. И он стал ездить к ней. Дарит дорогущие подарки, цветы. И внешне он необыкновенно хорош. И любит ее, похоже.
– Ну хватит, языком чесать, – громче обычного оборвал жену Григорий. – Чего ты тут сплетни бабские мне рассказываешь? Некогда мне тебя слушать.
– Ну, какие же это сплетни? – обиделась Алевтина. – Я правду говорю. Он Женечке пишет, знаешь, какие письма? Она мне давеча читала. Там все стихами.
– Довольно, я сказал, – лицо Григория покраснело.
Он схватил арапник и вышел из комнаты, громко хлопнув дверью. Алевтина легла на спину, нижняя губа дрогнула, по щекам полились слезы.